Князь Путивльский. Том 1
Шрифт:
— Как ты его заманил? — спросил я воеводу Увара.
— Сказал, что князь Изяслав тоже приглашен, но наверняка не приедет, — хитро улыбаясь, ответил он.
Мой воевода не так прост, как кажется.
— В Чернигове только и разговоров, как ты сельджуков и половцев разбил, сколько добычи взял, сколько пленных выкупил, — сообщил Увар. — Купцы черниговские вернулись из Корсуня, рассказали всем. Еще говорили, что половцы тебя Волком кличут, боятся с тобой воевать, потому что ты заговоренный волками.
Раньше я был морским волком, теперь стал степным. Поскольку это работало на мой имидж, не возражал.
Венчались мы с Аликой в Вознесенском соборе во второй половине дня. Вся площадь возле него была забита народом. Детвора гроздьями висела на деревьях и заборах. Внутрь пустили только самых
Я приехал на темно-гнедом арабском скакуне в сопровождении десяти конных дружинников. Коня вел под узду третий сын воеводы, наряженный так же, как и на пристани. У меня даже появилось впечатление, что это было вчера, а не много дней назад. Впереди нас шли настоятель монастыря Вельямин с паникадилом, оставлявшим за собой запах ладана, и поп с серебряной чашей с водой, которой он кропил путь. Отгоняли нечистую силу. После этого скажи, что они не язычники! По обе стороны, начиная от крыльца княжеского терема и паперти, стояли дружинники в доспехах и с оружием, готовые мигом зарубить любого, кто осмелится перебежать дорогу или сотворить какое-нибудь другое зло. Алика ехала следом на возке, выстеленном ковром, который сзади волочился по земле. На ковре лежало покрывало из соболей, а под дугой висели лисьи и волчьи хвосты — отгоняли нечистую силу. В хвост и гриву белой кобылы были вплетены разноцветные ленты. Вел ее под узду второй сын воеводы Увара. Впереди этой процессии шли два попа: один — с паникадилом, второй — со святой водой. Стоявшие по обе стороны бабы и девки во все глаза пялились на невесту. Запоминали черты ее лица, детали одежды, украшения. Солнце еще не зашло, и в его лучах расшитая золотом одежда и золотые украшения Алики прямо-таки сверкали. Каждая, наверное, мечтала оказаться на ее месте, причем жених рассматривался, как нечто абстрактное, не имеющее к бабьему счастью никакого отношения. Вот так вот проехаться один раз — и дальше можно мучиться всю жизнь с кем угодно.
В соборе путь от двери до амвона был выстелен червчатой материей, а место для жениха и невесты — куницами. Венчал поп Калистрат. У него на груди висел большой золотой или позолоченный крест. Я попросил Калистрата не затягивать процедуру. Что в загсе в советское время, что сейчас в соборе, чувствовал себя одинаково глупо. Я казался сам себе голым королем и не понимал, почему все остальные не видят это? Ведь свадьба — это окончание мечты и начало суровых будней. Чему тут радоваться?! В собор набилось столько народа, что тяжело было дышать. К тому же, на мне несколько одежд из плотной и расшитой материи. В них было жарко и тяжело. Я слышал бубнеж попа, не понимая смысла, а по спине и груди текли струйки пота. Тело зудело, хотелось почесаться. В важные моменты мы почему-то думаем о чем-то мелком, суетном.
Поп Калистрат замолк, взял за руку невесту и уставился на меня. До меня не сразу дошли его последние слова. Повинуясь им, я принял от него жену, у которой волосы на висках были мокрыми от пота. На Алике еще больше одежд. Одно соболиное ожерелье в такой духоте чего только стоило! Но она все равно улыбалась счастливо, а глаза были наполнены слезами. Подозреваю, что видела вместо меня размытый силуэт. Встань на мое место кто-то другой — и не заметила бы. Я поцеловал Алику. Затем, как ее научили местные женщины, она припала к моим ногам, а я накрыл ее подолом ферязи, давая понять, что беру под свою защиту и опеку. Священник подал нам деревянную чашу, расписанную красным и золотым, наполненную вином, захваченным на нефе. Отпил я и дал Алике, она отпила и вернула мне. Проделали так три раза, после чего я допил вино, бросил чашу на пол, и с хрустом разломал ее. Кто первым наступит на чашу, то и будет первым в семье.
Только после этого на нее наступила и Алика, повторяя вместе со мной на плохом русском языке:
— Пусть так под ногами нашими будут потоптаны те, кто станет сеять раздор и нелюбовь между нами!
Первым нас поздравил князь Мстислав Черниговский. Кстати, он еще и князь Козельский. Оставил отчину за собой. Помню из учебника истории, что город этот оставит неплохую зарубку в памяти монголов. На лице Великого князя было такое выражение, будто вспомнил, как сам женился.
На свежем воздухе я вздохнул облегченно и чуть не подавился семечком льна, которыми, вместе с конопляными, посып али нас. В толпу полетели пригоршни монет, отчего толпа забурлила, завизжала и засмеялась. Я вспомнил, как сам ребенком ходил встречать свадебные поезда. Вереницы легковых машин, на малой скорости и постоянно сигналя, возвращались из загса. К дому, куда они ехали, сбегалась детвора со всего квартала. Когда жених нес невесту от машины к подъезду, их забрасывали мелкими и не очень монетами, зернами пшеницы, гречихи, риса, проса и конфетами. Я вместе с другой детворой кидался чуть ли под ноги жениху и собирал деньги и конфеты. И ведь не голодал, и не бедствовал.
Повинуясь импульсу, я взял Алику на руки и отнес к возку. Видимо, это было настолько в диковинку, что даже сутолока из-за денег прекратилась. Народ в почти полной тишине смотрел, как я посадил ее на вышитые золотом подушки. Наверное, спишут этот поступок на мое византийское воспитание. Мне подвели коня, я сел на него и поехал впереди. Возле крыльца терема я опять взял жену на руки и, обсыпаемый с двух сторон зерном, занес в сени. От счастья лицо Алики поглупело и стало еще красивее. Ничто так не красит женщину, как отсутствие мыслей, а мужчину — чувств.
В гриднице нас усадили во главе стола. Алика сидела слева от меня. Дальше занял место настоятель монастыря Вельямин, а за ним попы. Справа от меня сидел Мстислав Черниговский, за ним — воевода Увар Нездинич и прочие менее важные особы. Кому не хватило места в гриднице, рассаживались в надпогребницах и за длиннющими столами, сколоченными во дворе. И понеслось!
Нам с женой есть было не положено. Только пили медовуху. Когда все сидевшие за столом поздравили и выпили за наше здоровье и счастье, нас отвели в спальню. Там возле кровати стояли две бочки с зерном, смесью пшеницы, ячменя и ржи — призыв к плодородию. Немного запоздалый, потому что Алика уже беременна. В одну бочку на зерно положили завернутую в кусок материи жареную курицу, а в другую поставили серебряный кувшин с медовухой и два кубка. После чего все вышли. У меня словно тяжелый мешок с плеч упал. Я сел на кровать, облегченно вздохнув. Алика с застывшей на лице счастливой улыбкой продолжала стоять. Мне показалось, что эту улыбку с ее лица в ближайшие дни даже ножом не соскоблишь. Алика чего-то ждала. Я увидел на кровати кнут, новенький, пахнущий выделанной кожей, с рукояткой, обмотанной тонкой серебряной проволокой, и вспомнил, что еще должен сделать.
— Повернись, — сказал жене.
Алика повернулась ко мне спиной. Я встал, легонько хлестнул ее кнутом по заднице и повесил его на колышек, вбитый в стену. Там он и будет висеть, пока один из нас не умрет. Я опять сел, а Алика опустилась передо мной на колени. Она никак не могла решить, с какого сапога начать. В одном из них золотая монета. Если начнет с него, монета будет ее, что гарантирует счастье в семейной жизни. Как все просто было у наших предков! Я выдвинул чуть вперед правую ногу, под стопой которой была монета, немного мешавшая мне. Алика с трудом стянула с меня узкий сапог, вышитый золотыми нитками в виде ромбиков, вытряхнула из него монету, золотой визант, как называли ее на Руси, или номисму, как называли ее греки, или солид, как когда-то называли римляне. Полюбовавшись, она положила ее на пол, стянула второй сапог и сразу опять взяла монету в руку. Я помог ей раздеться до нижней рубахи, которая была влажна от пота, стянул с себя одежду.
— Есть хочешь? — спросил Алику.
— Нет, — ответила она. — Только пить.
Налили ей и себе медовухи, отломал куриную ногу. Мы сели на край кровати. Алика мелкими глотками отпивала медовуху и смотрела затуманенным взглядом, как я уминаю курицу. Мне кажется, она все никак не поверит, что стала женой. Слишком долгим и извилистым был ее путь от обычного ложа к брачному. Я сытно поел перед венчанием, а такое чувство, будто с утра макового зернышка во рту не было. Наверное, на нервной почве. По нагрузке на нервы венчание стоит на втором месте после похода по магазинам.