Князь Путивльский. Том 1
Шрифт:
«Кошки» громко звякнули, зацепившись за каменные стены. Я подождал немного. Наверху было тихо. Я легонько подтолкнул двух человек к веревкам с мусингами, которые свисали от «кошек» к земле. В Путивле во время учений мои дружинники не раз взбирались на стены днем и ночью. Делали это легко, быстро и бесшумно. Но сейчас были не учения. Сверху, подергав веревки, подали сигнал, что все спокойно. Второй парой полезли мы с Мончуком. Я с детства любил лазать по деревьям, канатам. Как будто знал, что мне это пригодится в будущем. Стена была теплая и шершавая. Наверху мне помогли протиснуться между зубцами. Я переместился на пару метров вправо, в сторону надворотной башни и присел, прислонившись спиной к теплому парапету. Ждал, когда поднимутся
Мончук с двумя дружинниками будет возле «кошек» прикрывать наш отход, если провалимся. Остальных я повел к надворотной башне. Хотя проход был широкий, метра два, шли цепочкой. Возле самой башни я чуть не налетел на араба. Он прикорнул, присев у стены и прижав к груди копье, поставленное между ног. Проснулся, когда я был рядом, и начал вставать, опираясь на копье.
— Спишь? — шепотом спросил я на арабском.
— Нет, — шепотом ответил он, еще не проснувшись и не понимая, кто с ним разговаривает.
Левой рукой я зажал ему рот и нос и прижал голову к зубцу стены, а правой всадил кинжал в шею. Усы у араба были густые и жесткие, напоминающие ершик, каким в годы моего детства мыли изнутри молочные бутылки, а щеки покрыты колючей щетиной. Они надулись несколько раз, а потом замерли. В этот момент упало копье. Я совсем забыл о нем. Довольно громко упало. Я замер, ожидая, что на шум кто-нибудь придет. В предыдущие ночи иногда по стенам ходили патрули с факелами. На шум никто не среагировал. Я положил убитого. Осторожно, чтобы не забрызгало кровью, вытянул из его шеи кинжал и вытер его и залитую теплой кровью руку о его стеганку, набитую хлопком.
В башне было душно и пусто. Еще один караульный спал, сидя у стены, по другую сторону от нее, а остальные — на верхней площадке. Солдат спит — служба идет. Они лежали на ковриках одетые и обутые. Оружие и щиты были прислонены к зубцам. Двое храпели довольно громко. Не мудрено, что не услышали звук упавшего копья. И больше уже ничего не услышат.
Мы зачистили все башни на стене с этой стороны города. После чего я зажег найденный в башне факел и через бойницу дал сигнал дружинникам, оставшимся в лагере. Сейчас все, кроме двух небольших отрядов, которые будут контролировать остальные городские ворота, перейдут к захваченной стене и, когда начнет светать, поднимутся на нее по лестницам.
39
Комендант Мерса-Матруха стоит передо мной и трясется от страха. Во время переговоров он вел себя смелее. На старике четырехгранный шлем и мятые хлопковые рубаха и штаны. То ли не успел облачиться в доспехи, то ли решил, что погибнуть и так сойдет. Он щурит близоруко глаза, будто никак не поверит, что я не снюсь. Рядом на земле валяется сабля, выбитая мною. Мы стоим во дворе его двухэтажного дома с плоской крышей. На первом этаже входная дверь и две узкие бойницы, а на втором четыре окна, закрытые деревянными жалюзи. Напротив дома располагаются конюшня с сеновалом наверху. В стойлах мул и три лошади: соловый — желтовато-золотистый, с белой гривой и хвостом — жеребец и чалая на основе соловой масти кобыла с таким же жеребенком. Дальше идут отхожее место, кладовая, в которой большие пифосы с пшеницей и просом, дровяной сарай. Очаг из камней и глины расположен у дальней стены, рядом с сараем. Посреди двора растет финиковая пальма.
— Приглашай в дом, — говорю на арабском коменданту и подталкиваю к двери.
Внутри полумрак и прохлада. Толстые глинобитные стены служат хорошей термоизоляцией. В первой комнате в темном углу, возле ниши, в которой постелен коврик и лежит подушка-валик, стоит темнокожий раб, такой же старый, как его хозяин. К стене приделаны деревянные полки, на которых стоит посуда: разнокалиберные медные блюда, глиняные кувшины, стеклянные чашки. На полу под стенами лари и корзины с продуктами. Вот только стола не было. Интересно, как они без него обходятся?! В следующей комнате, большей по площади, куда падает свет через бойницы, на глиняном полу старый
Я думал, ахейцы расстроятся, что добычи так мало. Оказалось, что они очень даже рады. Во-первых, захватили город без потерь, не считая двух придурков, которые умудрились получить по стреле в голову неизвестно от кого, потому что сопротивления никто не оказывал. Во-вторых, в последние годы у них не было даже такой добычи, а все доходы от ленов тратились на сооружение замков. Греки, называвшие себя по привычке ромеями, явно не обрадовались завоевателям. Время от времени доблестные латиняне падали с невысоких скал и разбивались насмерть, тонули в мелких речушках или просто исчезали бесследно. В-третьих, где бы они еще так понасиловали и покуражились?! Вой, стоны и крики раздавались со всех сторон. Происходило улучшение местного генофонда.
Примерно треть населения города составляли рабы, из которых половина, в основном мужчины, была неграми. Женщин арабы предпочитали белых. Неграм я разрешил покинуть город. Они вооружились ножами, мотыгами, кольями и пошли по южной дороге. Представляю, что ждет жителей деревень, расположенных на их пути. И заодно тоже улучшат генофонд. Каждый минус — это половина плюса, а каждый плюс — это пересечение двух минусов. Рабов-христиан заберем с собой, хотя ахейцы и были против того, чтобы лишаться части добычи из-за предоставления места на судах православным. На счет католиков они не возражали.
— Заберем всех, кто пожелает, — отрезал я.
Спорить со мной никто не решился. Тем более, что некоторые женщины не захотели расставаться с рабством. Дома, в лучшем случае, их ждало точно такое же.
Три дня шел сбор трофеев и погрузка их на суда. Первым до отказа набили бывший зерновоз, закрыли и наглухо законопатили бортовой люк. Затем заполнили трюм шхуны. Остальное погрузили в галеры, четыре свои и две трофейные, и самые большие рыбацкие баркасы. Выгребли из города все мало-мальски ценное, включая детей, девушек и крепких мужчин, из которых сделали гребцов на галеры. И грести не придется самим, и галера с гребцами стоит намного дороже.
Когда на четвертый день рано утром тронулись в обратный путь с попутным юго-юго-восточным ветром, людям на палубах хватало места только, чтобы сидеть. Наша флотилия напоминала цыганский табор. Суда так перегружены, что даже небольшой шторм может потопить их. Бывший зерновоз буксировала самая большая галера. Хотя на нем были подняты оба паруса, без помощи галеры этот урод делал от силы два узла. Остальные галеры и шхуна тащили на буксире по два рыболовецких баркаса. Даже при попутном ветре мы делали не больше четырех узлов, потому что двигались со скоростью самого медленного судна, зерновоза. На ночь ложились в дрейф. Остальные суда прижимались к шхуне, боясь, что за ночь отдрейфуют слишком далеко и останутся в открытом море одни. Без меня они не рискнули бы пойти к полуострову Пелопоннес напрямую. Меня забавлял страх этих людей перед открытым морем. Наоборот, радоваться надо, что мы далеко от берега. Иначе не раз подверглись бы атакам таких же, как мы, любителей наживы.