Князь Рюрик
Шрифт:
— Что ты здесь делаешь? — вне себя выкрикнул он.
— Я… я… ягоды собирала, — запинаясь, ответила она.
— Я тебя мог убить!
Он прижал к себе её хрупкое, напряжённое тело. Его всего трясло, он был невменяем. Обратив глаза к небу, стал выкрикивать бессвязно:
— Всемогущий Перун, благодарю тебя! Ты отвёл меня от убийства! Я мог убить её собственной рукой! Благодарю тебя, бог грозового неба!
Ильва пошевелилась, тело её расслабилось, она проговорила:
— Мимо просвистела стрела. Я думала, что викинги, и упала в траву.
Рерик поднял её на руки и поднёс к месту стоянки, ещё не очень
— Идём.
Когда пришли к лошадям, Рерик в изнеможении спиной прислонился к дереву и внезапно стал кашлять. Кашель был сухим, лающим. Она потрогала его лоб, он был горячим.
— Боже мой! — сказала она испуганно. — У тебя жар начинается!
— Пустяки, — пытался улыбнуться он. — Всё само пройдёт. Не надо беспокоиться. Впервой, что ли?
Она отошла и взглянула на него издали. Неужели ему только семнадцать лет? На войну впервые пошёл в пятнадцать, как все мужчины. За два года повидал такое, что многим за всю жизнь не приходилось испытать. Не занимать ему ни мужества, ни отваги. Но болезнь беспощадна, она пожирает и слабых, и сильных, и трусов, и храбрецов. С ней надо бороться, её надо победить.
Прежде всего Ильва набрала хвороста, нашла бересту, наломала сухих веточек. Потом взяла кремень, высекла искры и подожгла трут. Раздула огонь. Запылал весёлый костёр.
Затем насобирала различных трав — мать-и-мачеху, душицу, череду, кинула смородинных листов и заварила кипяток. Они поели мясо и сыр с хлебом. Потом заставила Рерика пить отвар. После ужина он несколько повеселел, но потом у него усилился жар, взгляд его стал мутным, и его вновь охватила слабость. Рерик вынужден был лечь. Сказывались потеря крови, езда в мокрой одежде и нервный срыв в лесу, причиной которого нечаянно стала она. У него началась лихорадка.
Ильва пошла к ручью, набрала холодной воды и положила на лоб мокрую тряпку. Через короткое время тряпка стала сухой, как от горячей печки. Она стала чаще мочить её. Наконец Рерик открыл глаза, взглянул ей в лицо здраво и осмысленно.
— Мне так приятны твои прикосновения, Ильва, — сказал он, впервые назвав её по имени.
Она ободряюще улыбнулась ему:
— С Божьей помощью выкарабкаешься.
Он помолчал, глядя куда-то вдаль. Сказал:
— Я хочу выпить воды.
Она приподняла его за плечи и поднесла кружку к губам. Рерик жадно выпил всю воду, снова откинулся на спину. Его рубашка была мокрой от пота, а затруднённое дыхание больше походило на хрип. Всю ночь Ильва почти не сомкнула глаз, но утром Рерику не стало легче.
Следующий день был для обоих кошмаром. Жар не спадал, а вечером вдруг охватил озноб. Он кутался во всё, что Ильва подавала ему, но дрожь и болезненное ощущение холода не проходили, и он жаловался:
— Я мёрзну, Ильва. Закутай меня во что-нибудь тёплое…
Обессиленная, стояла она, освещённая негреющим заходящим солнцем. И тут силы покинули её. Ильва стала бояться, что он не выживет и в его смерти будет виновата она. Тогда она встала на колени и обратилась глазами к небу:
— Господи, помоги! Я никогда не просила у Тебя ничего, но сегодня я не могу обойтись без Твоей помощи! Помоги мне спасти человека, которому я обязана
Ильва взглянула на него. Рерик скорчился, его тело сотрясал озноб, он был в забытьи и угасал на глазах. И тогда Ильва решилась. Скинула плащи, потники, попону, сняла с него рубашку, легла рядом и укрыла всем этим их обоих. Потом обняла Рерика и прижалась к нему горячим телом. Она ощутила холод, который исходил от него, и мелкую дрожь. Потом её поразила непривычная волосатость его ног, упругость мышц. Раньше она спала с матерью и сёстрами и помнила их мягкую, нежную кожу; теперь были другие ощущения. Она затаилась, прислушиваясь к его дыханию, и внезапно тёплая, сладкая нежность разлилась в её груди, нежность к человеку, которому она была готова отдать свою жизнь, чтобы вырвать из когтей смерти. Ильва хотела разобраться в новых ощущениях, но мысли её стали путаться и растворяться в зыбком тумане. Она так устала за эти дни, что быстро уснула, словно провалилась в бездонную яму.
Утром проснулась поздно. Над ней освещённые ярким утренним солнцем шелестели листья дуба. Она приподнялась на локте, стала глядеть на Рерика. Он спал, ровно дыша. Ильва отметила, что у него широкие чёрные брови, правая чуть приподнята, будто он чему-то удивлялся; губы его, тонкие и сухие, потрескались от внутреннего жара; в такт ровному дыханию шевелились нервные лепестки коршунячьего носа. Его смуглое лицо было спокойно, и она поняла, что кризис миновал.
Она встала, умылась. Потом начала разводить костёр, изредка поглядывая на Рерика. Раньше она испытывала к нему чувство благодарности как к спасителю и охранителю. Потом в ней родилась жалость к больному человеку, беспомощному и слабому, который мог погибнуть без её заботы и поддержки.
Теперь она стала испытывать необыкновенную нежность. Новое чувство родилось и затаилось где-то в глубине её существа, постоянно напоминало о себе, заставляло прислушиваться к нему и по-другому относиться к Рерику. Ильва заметила, что стала ходить осторожнее, её движения стали медленнее, плавнее, она всё делала спокойней и раздумчивей. Она всё время чувствовала присутствие Рерика — ходила ли около него, удалялась ли к роднику или в лес, и невольно бросала на него взгляды, чтобы удостовериться, что с ним всё в порядке. Ильве доставляло огромное наслаждение постоянно видеть его. При этом она совершенно не задумывалась о своём новом отношении к этому молчаливому и сдержанному человеку. Она подчинялась своему новому чувству покорно и безотчётно.
Бродя по лесу в поисках сухого хвороста для костра, Ильва нечаянно напала на едва заметную тропинку. По следам она определила, что по ней ходили люди и кони. С этой новостью она заспешила к Рерику.
Он проснулся и осмысленным взглядом следил за её приближением, на бледном лице появилась улыбка.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, присаживаясь на корточки перед ним.
— Немного лучше, — он слабо улыбнулся. — Спасибо за хлопоты.
Она вспомнила ночь, проведённую рядом с ним, и почувствовала, как заполыхали её щёки. Украдкой всматриваясь в его глаза, пыталась определить, помнит ли он? Но лицо его было спокойно и бесстрастно, только вежливая улыбка оживляла его.