Князь Святослав II
Шрифт:
– Послал Бог родственничков!
– ворчал Святослав, слезая с коня.
– Гнал бы ты в шею, брат, всю эту орду, - напрямик заявил он вышедшему навстречу Всеволоду.
– Гляди, загадят они тебе все кругом скотским пометом!
Всеволод только улыбнулся и обнял брата.
– Ну, давай, показывай свою степную красавицу, - молвил Святослав, ступив под дворцовые своды.
– Ода все уши мне пропела о дивных очах твоей половчанки.
– Экий ты скорый, брат!
– отшутился Всеволод.
– Не оседлал, а поехал. Всему свое время.
– По лицу вижу, что приглянулась
– Меня, брат, не проведешь!
– Не басурманка она более, - мягко возразил Всеволод, - сам митрополит Георгий крестил мою суженую.
– Митрополит окрестил тело язычницы, но проникла ли та святая вода ей в душу - неведомо, - со значением промолвил Святослав.
– И во всем-то ты скрытый смысл отыскать норовишь, брат, - покачал головой Всеволод.
– Дразнит он тебя, - вставила Ода, - а не смысл отыскивает.
Всеволод отвел покои брату и его супруге на восточной стороне дворца, зная, что Оде нравится по утрам глядеть сверху на просыпающийся город. Сыновей Святослава Всеволод разместил в одной большой комнате - принадлежавшей когда-то его сыну Владимиру, ныне княжившему в Ростове.
Княгиня Анна вышла к гостям перед обедом.
Видимо, выполняя наставления мужа, она с поклоном приблизилась сначала к Святославу, поздоровавшись, коверкая русские слова, и обменялась с ним поцелуем. Ода с ободряющей улыбкой смотрела на красавицу Анну и тоже расцеловалась с нею. Сыновья Святослава были немного смущены всей этой церемонностью и поклонами. Переяславской княгине было восемнадцать лет. Младший из Святославичей Ярослав был моложе ее всего на четыре года, а Давыд был взрослее Анны на три года.
Половчанка была высока и стройна, имела широкие бедра, красивую осанку и удивительно пышные волнистые волосы, черные как вороново крыло. Она не заплела их по русскому обычаю в косу, а оставила распущенными по плечам, отдавая дань обычаю своего народа. На голове у нее красовалась маленькая островерхая шапочка, украшенная по краю жемчугом. К шапочке была прикреплена прозрачная кисея, охватывающая голову сзади полукругом от виска до виска. Кисейная накидка была коротка, поэтому концы вьющихся, словно змеи, длинных пушистых локонов свешивались из-под нее на спину и ниже.
У княгини Анны были большие чуть продолговатые глаза, не то серые, не то светло-карие. Эти глаза как бы одухотворяли ее смуглое лицо с тонким носом и слегка заостренным подбородком. Длинные темные брови, надломленные как раз посередине, придавая девичьему лицу таинственную красоту.
Ресницы затеняли взор своей густой чернотой, они красиво трепетали, томно прикрывали глаза, гася в них то любопытный огонек, то внезапное смущение. Создавалось впечатление, что ресницы живут своей обособленной жизнью и выражение девичьего лица и глаз зависит только от них.
Плохо владея русским, Анна за обедом больше молчала, за нее говорил Всеволод, далеко продвинувшийся в изучении половецкого языка.
И Всеволод, и его молодая жена были крайне удивлены тем, как свободно разговаривает на половецком наречии Святослав. На вопрос брата, где он выучился так хорошо языку степняков, Святослав
– Сказал бы словечко да волк недалечко.
Вечером, укладываясь спать на роскошной кровати под розовым балдахином с длинными кистями, Святослав высказал Оде свое мнение о новой родственнице:
– Глядя на служанок-половчанок, невольно подумаешь, что брат мой отхватил себе сокровище, а не жену. Если б она еще русский знала…
Половецкие служанки княгини Анны и впрямь не блистали красотой: желтолицые и косоглазые.
– Она быстро язык освоит, у нее ум цепкий, - заметила Ода.
Переодеваясь ко сну, Ода осталась совершенно нагая. Пламя светильника освещало ее всю, и Святослав вдруг заметил на бедре супруги пониже левой ягодицы свежий синяк.
– Кто это тебя так приласкал?
– внимательно глядя на жену, спросил князь.
– Иль ушиблась где?
– Сыновья твои старшие - баловники, - набросив на себя ночную рубашку, спокойно ответила Ода.
– Руки ко мне так и тянутся!
На лице Оды появилось выражение оскорбленного достоинства.
– Ромка небось?
– проговорил Святослав.
– Ну я ему!
– Не Роман это, - возразила Ода.
– Олег, что ли?
– спросил Святослав.
– И не Олег, - сказала Ода, забираясь под одеяло.
– Неужто Давыд?
– удивился Святослав. Ода кивнула.
– В отца пошел, - с какой-то небрежной брезгливостью промолвила она и закрыла глаза.
– Хоть бы этим в меня уродился, - мрачно усмехнулся Святослав и тихонько выругался.
На другой день Давыд, столкнувшись случайно с Одой, угрюмо взглянул на мачеху и, не поздоровавшись, прошел мимо.
«Ага!
– догадалась она.
– Святослав по своему обыкновению надавал подзатыльников сыночку. Поделом!»
Поведение Давыда все больше беспокоило Оду: эти взгляды, намеки, попытки, будто шутя, обнять… Юнцу явно что-то известно об ее связи с Олегом. Иначе он не обмолвился бы однажды, что презирает неверных жен. А совсем недавно Давыд, подавая Оде оброненный ею платок, тихо произнес, призывно глядя ей в глаза: «Ну, чем я хуже Олега, матушка? Будь же поласковее со мной!»
Ода терялась в догадках, кто мог видеть их с Олегом во время той прогулки на речке, когда они предавались столь упоительным ласкам? Ни до, ни после этого у Оды с Олегом ничего не было. Самое большее, что Ода и Олег позволяли друг другу - это откровенно любящие взгляды и трепетные пожатия рук, когда их никто не мог видеть.
* * *
Множество гостей заполняли просторный зал, где происходило пиршество, знаменующее собой окончание Великого поста. На столах, поставленных во всю длину зала, возвышались туши целиком зажаренных кабанов, лебеди изгибали белые шеи над серебряными братинами, солоницами, перечницами… На широких подносах горками лежали румяные куличи, пироги рыбные и с мясом. Из глиняных блюд с зернистой икрой торчали деревянные ложки, как бы говоря: «Накладывай, не стесняйся!»