Князь Святослав II
Шрифт:
Ода тяжело вздохнула.
– Вон ты о чем!
– ухмыльнулся Святослав.
– Сам же не раз говорил, что половцы на переяславской земле бесчинствуют и бояре твои то же твердят, - вновь заговорила Ода.
– Не рвы копать надо, а вести войско к Переяславлю, выручать Всеволода.
– Своя рубаха-то ближе к телу, - равнодушно заметил Святослав, взбивая подушку.
– Да как ты можешь молвить такое!
– с негодованием воскликнула Ода.
– Могу, потому что я - князь, а не младень бестолковый вроде Ромки. Потому что знаю силу врага и свою слабость. Набег поганых, как волна, накатится и отхлынет. Беду не токмо
Не дождавшись ответа, Святослав повернулся лицом к стене.
* * *
Вскоре Святослав созвал на военный совет своих ближних бояр и старцев градских. Даже епископа Гермогена пригласил. Присутствовали на том совете и старшие Святославичи и княгиня.
Ода восседала на отдельном троне слева от супругов. Спинка ее трона была немного ниже спинки трона князя, и это, пожалуй, было единственным отличием в двух резных креслах, искусно сработанных черниговскими мастерами.
На Оде было длинное платье из синей парчи, рукава которого были украшены золотым шитьем, на узкой талии красиво выделялся греческий поясок из золотых колец. Тонкая талия и прямая осанка невольно обращали внимание вельмож на широкие бедра молодой женщины и на ее округлую грудь, скрытую под парчой. На голове - белый плат, облегающий щеки и подбородок, и круглая шапочка, опушенная куницей. На лице княгини была написана серьезная задумчивость, руки со сверкающими перстнями на пальцах покоились на коленях.
Святослав сидел, небрежно откинувшись на спинку трона из мореного дуба, усмешливо щуря глаза и поглаживая усы. Он не чувствовал или не хотел чувствовать торжественности момента, сидя с таким видом, будто пришел на званую пирушку. На нем была длинная бордовая свитка [111] из бебряни [112] с оплечьем, расшитым золотыми нитками. Из-под нее виднелись носки желтых сафьяновых сапог. На голове у князя была соболья шапка.
[111] Свитка - верхняя мужская одежда, надевавшаяся через голову.
[112] Бебрянь - ткань из шелка особой выделки.
Князь и княгиня находились на небольшом возвышении, к которому от самых дверей вел темно-красный бухарский ковер с узорами в виде разноцветных завитушек. Сводчатый каменный потолок сходился в виде шатра над их головами. На белой стене позади них висел православный крест, под ним два скрещенных меча и щит Мстислава Храброго. По краям возвышения горели светильники на подставках в виде треножников. Благодаря этому место, занимаемое княжеской четой, было освещено лучше остального зала, где на скамьях, застеленных мягкими коврами, сидела черниговская знать.
Лишь епископу Гермогену из уважения к его сану и годам был поставлен стул с краю от возвышения. Таким образом епископ находился как бы на границе света и полумрака. Узкие, похожие на бойницы окна, забранные толстым мутно-зеленым богемским стеклом,
Когда все приглашенные были в сборе, Святослав заговорил:
– Княгиня моя синеглазая попрекает меня тем, что я брата своего Всеволода выручать не спешу. По ее разумению, погряз я в ненужной суете, за добро свое трясусь, а о земле Русской не помышляю. В боязни и алчности винит меня моя супруга, полагая, что главное богатство для князя - конь и меч. А врага, считает суженая моя, нужно не ждать за валами и стенами, но идти ему навстречу. Знаю, что и сыны мои согласны с этим, не терпится им в новой сече смыть с себя позор недавнего поражения.
А я вот в сечу не рвусь, покуда меня киевский князь не позовет, ибо один в поле не воин. Рассудите же, други и советники мои, как лучше ныне действовать - мечом или умом?
Голос у Святослава был ласково-просительный, будто он желал обратить внимание всех присутствующих на некую заведомую глупость, пока что известную ему одному.
Ода сразу почувствовала в интонации мужа нечто похожее на подвох и с раздраженной улыбкой сбоку посмотрела на него.
Бояре не торопились высказывать свои суждения наперед Святославовых любимцев Веремуда, Регнвальда и Перенега, а те в свою очередь молча обменивались взглядами, не зная, кому из них первому начать говорить.
Наконец Веремуд решился:
– Княгиня права, грех не протянуть руку помощи брату своему. Однако черниговская дружина - слишком малый щит для всей земли Русской. Без великого князя в поход выступать нельзя. Гонец же, отправленный в Киев, еще не вернулся. Таково мое слово.
Затем со своего места поднялся Перенег.
– Не серчай, княгиня, коль не по нраву придется тебе моя речь, но как у монеты две стороны имеются, так и у всякого начинания есть сторона лицевая и сторона оборотная. По всему выходит, надо дать отпор поганым. Но с обратной стороны существует уговор с князем киевским о совместном выступлении на половцев с пешими и конными ратями. Нам, черниговцам, не долго в стремя заступить. Но отчего князь Изяслав медлит? Сие странно и непонятно. А без киевлян нам одним поганых не одолеть, Веремуд прав.
Святослав взглянул на Регнвальда. Свей выразил свое мнение коротко:
– Любое дело толком красно. С малым войском идти на полчища поганых неразумно.
Теперь заговорили один за другим и бояре. Все они дружно стояли за поход на половцев, но… вкупе с киевским князем. Чего Изяслав ждет? Надо бы послать к нему еще одного гонца!
После всех выступивших Святослав попросил сказать свое слово епископа Гермогена, горбоносого щуплого старца, которому дорогое епископское облачение казалось было явно не по росту.
Епископ кротко вздохнул и скрипучим голоском промолвил:
– Ежели послан сей злой народ на Русь Господом за грехи наши, то сколь ратей ни соберите, все они разбиты будут. Нужно молить Вседержителя о прощении, тогда снизойдет на землю нашу и на сердца наши желанный свет очищения, а нехристи попадают замертво от единого гласа Божия.
И сколько веры было написано на лице у Гермогена, с такой уверенностью прозвучали его слова, что взоры всех имо-витых мужей, обращенные на него, засветились неким благоговейным почтением, словно епископом была произнесена непреложная истина, сомнений в которой ни у кого не могло быть. Только Ода да еще, пожалуй, Роман остались недовольны услышанным.