Князь Василий Долгоруков (Крымский)
Шрифт:
Шагин появился в диване одетый в кафтан, камзол и кюлоты, с шелковым галстуком на худой шее и в белых чулках, обтягивавших тонкие кривые ноги. По залу волной прокатился недовольный ропот, который еще больше усилился, когда калга стал велеречиво расписывать милости, оказанные ему в Петербурге.
Он несколько раз повторил, что видит в союзе с Россией не только защиту от турецких происков на крымскую вольность, но и грядущее благоденствие всех жителей ханства. А потом набросился на беев и мурз с упреками за долгое упорство в подписании договора, за продолжавшуюся до сих пор смуту.
— Что
— Мы находились между двух великих огней, — уклончиво ответил хан-агасы Багадыр-ага. — Мы одинаково боялись и России и Порты. И поэтому, опасаясь первой, — соглашались на все ее предложения, а боясь второй — сносились с ней, представляя привязанность к прежнему состоянию.
— Но теперь-то, подписав договор, который императрица уже ратификовала [25] , можно быть уверенным в своей безопасности.
25
Карасубазарский договор Екатерина собственноручно ратифицировала в Санкт-Петербурге 29 января 1773 года.
— Россия нас обманула! Она отняла собственные наши земли и при каждом почти случае дает нам почувствовать свою жестокость.
— Это вы обращаетесь с ней лживо и жестоко! — прикрикнул Шагин. — Если бы Россия хотела мстить вам за вероломство — давно бы обратила здешние земли в пустыню, лишив вас домов и богатства. И это сделается, если и далее будете продолжать свое пагубное колебание!.. Выдайте мне немедленно возмутителей общего спокойствия, подавших повод к нарушению клятвы!
Угрозы калги возымели обратное действие — Исмаил-бей, презрительно разглядывая европейские наряды Шагина, скрипучим голосом спросил:
— По какому праву калга столь заносчив и нелюбезен?
— Данные вами клятвы и полномочия, на меня возложенные при отъезде в Россию, обязывают вас мне повиноваться! — визгливо вскричал Шагин. — И если вы откажетесь от повиновения — я уеду назад, в Россию!
Все посмотрели на хана.
Сагиб-Гирей молча курил, отвернув лицо в сторону, и, казалось, ничего не слышал.
— Хан — вот кому мы должны все повиноваться, — ответил бей. — А тебя мы не держим — уезжай! На место калги найдутся другие достойные султаны!
Шагин в бешенстве покинул дворец.
А спустя час он жаловался князю Путятину, что в диване многие не скрывают своего желания вернуться в турецкую зависимость.
— Надлежит жестоко и беспощадно покончить с этими злодеями, — скрипя зубами, злобно шипел калга. — Я зашел в лес, издавна запущенный без присмотра. И ежели не смогу распрямить искривившиеся деревья — буду рубить их!
Путятин посоветовал не горячиться, поговорить с братом.
Калга укоризненно посмотрел на князя и насмешливо спросил:
— Может ли человек, сев на необъезженную лошадь, ехать по своей воле нужной дорогой, если отдал поводья другому?.. Хан был в руках стариков и поныне в них остается!
Он порывисто рванул галстук, затягивавший шею, страдальчески
— Это вы, русские, виноваты, что старики упорствуют!.. Зачем согласились с турками признать власть султана над Крымом в духовных делах? На подтверждение судей? Ведь это не только знаки верховной власти Порты над Крымом, но и основа, которая сохраняет прежнюю верность мурз туркам… О чем же ваши послы в Бухаресте [26] думали, когда согласие давали?!.. Единство веры нисколько не обязывает Крым сохранять свою связь с Портой! Есть много магометанских владений, которые не только не подвластны Порте, но и ни малейшего сношения с ней не имеют…
26
Мирный конгресс между Россией и Турцией проходил в Бухаресте с 29 октября 1772 года по 9 марта 1773 года и закончился разрывом.
Шагин вздохнул и подавленным голосом добавил:
— Я и прежде хорошо знал беспутство своих одноземцев. Но теперь нашел их вдесятеро худшими и развратными, чем прежде. С людьми такими неблагодарными, русским и мне враждебными, оставаться далее я не смогу, ибо обещал хранить верность ее величеству… Если и впредь дела будут продолжаться в таком беспорядке и сил моих не достанет быть полезным России, то буду принужден покинуть родную страну и искать убежище под покровительством императрицы.
— Ничего, может, все еще образуется, — успокаивая калгу, сказал Путятин.
Шагин снова вздохнул:
— Мое состояние сходно с состоянием человека, у которого над головой висит большой и тяжелый камень. Всякую минуту может сорваться и раздавить.
— Помнится, вы сказывали, что имеете много сторонников. Обопритесь на них!
— Ныне от этих людей мало что зависит… По своему непостоянству и скотским нравам мри неприятели найдут много способов чинить беспрерывные возмущения. И сами по себе, и по проискам гирейских султанов, которых немалое количество в Порте обитает…
В середине марта Путятин с тревогой напишет в Петербург:
«Велико здесь общее к нам недоброжелательство. Калга показывает чистосердечное к нам усердие, противоборствуя этому недоброжелательству. Все злоумышленные вероломцы здешнего общества его ненавидят, страшатся и простирают мысли свои как бы его избыть…»
Опасаясь за свою жизнь, Шагин-Гирей решил перебраться в Акмесджит, в свой дворец на берегу Салгира, охранявшийся верными слугами. Но Веселицкий и Путятин уговорили его остаться в Бахчисарае.
— Вы рано выбрасываете белый флаг, калга, — сурово сказал Веселицкий. — Добрые дела без тяжких трудов не делаются!.. Ваш отъезд развяжет руки неприятелям, а мы лишимся возможности знать о черных мыслях беев, которые упорствуют в диване.
Калга прожил в Бахчисарае несколько недель, но страх оказался сильнее — он покинул город. Но поехал не в Акмесджит, а в Ор-Капу, под видом встречи прибывавшего туда Василия Михайловича Долгорукова.
Глава седьмая
Конец войны