Княжич, Который Выжил
Шрифт:
Резким движением засовываю нож под завязку фартука, провожу лезвием — шнурок лопается, а ткань соскальзывает на песок. Без лишних слов бросаю нож — лезвие вонзается в центр руин моего песочного замка.
— Тогда я ни буду, — упрямо выдаю, скрещивая руки на груди.
Матвей внимательно смотрит на меня.
— Княгиня?
Мама хмурится.
— Я не хочу, чтобы мой сын дрался с зверем. Он же ядовитый!
Матвей тяжело вздыхает, потом пожимает плечами:
— Но вы же сами видите — княжич упёрся. И он по-своему
Мама молчит, а я стою перед клеткой, глядя в пустые кварцевые глаза скорпиона. Я знаю точно: я не стану убивать его в клетке.
Мама медлит, переводит взгляд с меня на зверя, потом снова на меня.
— Откуда же Слава знает эту воинскую этику?..
Матвей лишь пожимает плечами, на бородатом лице ни тени удивления.
— Без понятия. Я этому княжича не учил. Хотя, если честно, вещь правильная.
Мама тяжело выдыхает, проводит рукой по волосам, собираясь с мыслями. Потом коротко кивает:
— Хорошо. Ефрем Ефремович, сходите за лекарем. Раз моему сыну в неполные два года предстоит бой с ядовитым зверем, мы должны сделать всё для его безопасности.
Ефрем молча кивает и уходит. Возвращается он быстро, а за ним вплывает массивная фигура Мефодия Кирилловича — толстого, грузного, с пухлыми пальцами и цепкими глазами, которые привыкли видеть смерть.
Матвей оглядывает песочницу — будущую арену — и коротко бросает:
— Все, кроме княжича, отойти.
Мама неохотно отступает, крепко сжимая руку Ксюню, и не сводит с меня глаз.
Матвей поворачивается ко мне:
— Княжич, нож.
Я поднимаю кинжал. Он лёгкий, хорошо сбалансированный, с удобной рукоятью. Видимо, это алхимический раствор сделал его невесомым. Надолго алхимии не хватит, но для одного боя вполне достаточно.
Матвей переворачивает клетку, щёлкает замок, и скорпион с глухим шорохом вываливается в песок.
Решётка падает, зверь замирает на мгновение, словно оценивая обстановку.
Его плотный эфирный панцирь, белый, гладкий, отливает в солнечном свете, а лапы дёргаются нервными рывками.
Я смотрю на него, перехватывая рукоять ножа и говорю спокойно:
— И плобку убели.
Матвей, помедлив, ловко выдёргивает пробку из жала. Скорпион тут же бросается в атаку. Жало молниеносно выстреливает вперёд, целясь в его ногу, но Матвей слишком быстрый. Несмотря на габариты, воевода отскакивает за пределы песочницы с ловкостью, которой не ожидаешь от его телосложения.
Теперь я один на один со зверем. Теперь это не детская песочница. Теперь это арена. И один из нас умрёт. Хотя, конечно, я — вряд ли. Всё же у нас есть лекарь, и меня подлатают до того, как эфирный яд застопорит сердце. А вот скорпион может спастись, если сбежит. Он, похоже, тоже это понимает, потому что резко дёргается в сторону бортика песочницы.
Я
Нож входит в панцирь с хрустом. Пронзает насквозь. Секунда тишины. Я выдыхаю. Пускай я недавно появился на свет, но сражаться умею с рождения.
Я убираю ладонь с рукояти ножа, чувствуя, как уходит жизнь из зверя, как его эманации затухают подо мной.
— Холосая битва била, — произношу, с улыбкой похлопав панцирь.
И вот тут самое время задействовать одну из моих секретных методик. Именно в бою, на грани, когда есть риск, когда кровь стучит в висках, а сердце бьётся чаще обычного, я впитываю Атрибутику куда лучше, чем если бы просто добивал зверя через прутья клетки. Азарт, адреналин, напряжение каждой мышцы — всё это раскручивает меня изнутри, готовит тело и ядро к тому, чтобы забрать максимум.
Но многие дворяне этого не понимают. Они просто забивают зверей, как мясники, и теряют большую часть топливной Атрибутики. Впрочем, они и не обладают моей эффективной методикой развития.
Я медленно встаю, весь запачканный в эфирных выделениях. Кровью это не назвать. Скорпион низкой формации, ещё не достиг стадии, когда его тело наполняет голубая кровь и появляется характерное строение членистоногие.
Матвей совком сгребает остатки скорпиона и убирает его обратно в клетку. Мама тут же подбегает ко мне, в голосе беспокойство:
— Слава, как ты себя чувствуешь?
Я пожимаю плечами, облизываю пересохшие губы и бодро отвечаю:
— Номально, холосо, будто покусал.
Отхожу в сторону. Ксюня смотрит на меня огромными глазами. Подмигиваю подруге, мол, всё будет хорошо.
Ефрем подносит вторую клетку к песочнице. Мама переводит взгляд на Ксюню, голос у неё уже мягче:
— Девочка моя, теперь твоя очередь.
Ефрем, как и положено, с фартуком, подходит к Ксюне.
Но не тут-то было.
— Неть.
Ксюня тут же отходит назад, отмахивается от фартука, потом подходит ко мне, поднимает голову, смотрит снизу вверх. Щёчки надула, взгляд упрямый.
— Я хотю длаться, как Сава.
Мама строго смотрит на неё, голос твёрдый, без компромиссов:
— Ну нет, ты точно не будешь драться.
У Ксюни наворачиваются слёзы, нижняя губа дрожит, но она не сдаётся.
— Хотю, как Сава! — топает ножкой, упрямо вскидывает подбородок.
— Это плавильно, — киваю я, поддерживая стремление девочки, и требовательно смотрю на взрослых. — Это по воянской этике! Пачему вы мешаите ей поступать как воин? Мне же не мешали!
Дружинники и княгиня в растерянности переглядываются. Матвей тяжело вздыхает, бросает взгляд на княгиню и спокойно замечает: