Княжий пир
Шрифт:
— Зашибу! — дико заорал Залешанин.
Щеголь внезапно упал, перекатился, мечи блеснули в пустом месте, а щеголь подкатился прямо под копыта скачущего коня. Умный зверь перескочил, Залешанин ухватил одного за голову и руку, вскинул над головой и страшно метнул, сбив сразу троих, двое вовсе не встанут, он ревел и рычал, воины попятились, их учили драться с людьми, а не с озверевшим чудищем. Залешанин развернул коня, нагнулся и выдернул нож из горла убитого.
Почти не глядя, махнул, ощутил, как под отточенным лезвием затрещали
— Гони, савраска!
Стены замелькали, сливаясь в серую полосу. Щеголь держался за плечи Залешанина, конь несся стрелой, глаза дикие, на удилах сразу повисли клочья желтой пены. Они вылетели на площадь, народ шарахался в стороны, вопли и ругань на всех языках, звон разбитой посуды, рухнул навес от солнца, а они уже вылетели в узенькую улочку напротив.
Внезапно щеголь сказал над ухом:
— Поворот налево.
Залешанин повернул послушно, подал коня влево, тот едва не раздробил ему ногу в стремени о каменную стену.
— Вон к тому дому!
Залешанин, повинуясь указке, дернул за узду. Конь на полном скаку влетел в раскрытые ворота. Из дома выбежали люди. Щеголь что-то крикнул, коня подхватили под уздцы и бегом увели. Высокий старик, худой как щепка, прокричал что-то с крыльца. Залешанина подхватили под руки, во мгновение ока он оказался в доме. Потом его вели через полутемные комнаты, пахло благовониями, затем несло кислым вином, щами, пересекли еще двор, перебежали под деревьями, а когда очутились в маленьком дворике, окруженном со всех сторон высокой каменной стеной, щеголь резко повернулся к Залешанину:
— Ты кто? Кто послал?
Залешанин растерялся:
— Ты с дуба упал? Никто не посылал.
— Так чего ж…
Залешанин бросил зло:
— Я увидел, как на одного дурня напала целая дюжина, вот и решил…
Щеголь рассматривал его подозрительно, без тени дружелюбия или благодарности:
— Выходит, дурни? А ты умный, кинулся на дюжину?
Залешанин в самом деле ощутил, что если там и был дурень, то он, да не простой дурень, а стоеросовый, добротный. Да что там стоеросовый — из сарая! Было бы кому помогать, а то наглому мужику, от которого запахами прет, как от гулящей девки.
— Ну, там осталась не совсем дюжина… — буркнул он. — Эх, скотина ты неблагодарная! А спасибо где?
— Благодарю, — буркнул щеголь. — Редкостная ты птица для здешних мест. Ты из полян?
— Из полян, — растерялся Залешанин, — а ты что, слыхивал о наших землях?
— Слыхивал, — ответил щеголь. Он огляделся по сторонам, зацепился взглядом за широкую скамью под сенью раскидистого дерева с диковинно узкими листьями, побрел туда, слегка прихрамывая, сел. Голенище сапога было распорото, Залешанину почудилось, что там хлюпает. — Здесь безопасно. О коне тоже позаботятся. Здесь переждем малость… Значит, увидел, как на одного семеро… и сразу на помощь?
—
Щеголь, морщась, стянул сапог, из распоротого голенища плеснула кровь. Рана на лодыжке, однако, была мелкая, кровь уже взялась коричневыми комками. Щеголь пошевелил пальцами, белыми, как у девицы, сказал неожиданно:
— Не туда заносило, а оттуда вынесло.
— Как это?
— Меня зовут Рагдай, — сказал щеголь буднично. — Я мало бывал в Киеве, все по заставам казачьим, у вас их зовут богатырскими. С Ильей кордоны хранил, с Лешаком, с самим Тархом Тараховичем встречался… Здесь бывал не раз, потому сразу надел личину знатного ромея…
Залешанин слушал раскрыв рот. Чуть опомнившись, пробормотал:
— У тебя получилось… Я тебя сразу невзлюбил.
Рагдай усмехнулся:
— Ты смерд, потому и невзлюбил. А знатного ромея изображать легко, мне для этого надо лишь опуститься ниже…
— Ниже? — не понял Залешанин.
— Я — последний из рода Кия, — бросил Рагдай высокомерно. Тень пробежала по его лицу. — Мой род знатнее, чем у ромейских императоров. Но мои пращуры, Аскольд и Дир, были убиты пришельцем с Севера, что и захватил Киев… На мне род прервется, ежели не оставлю наследника.
Залешанин сказал в замешательстве:
— Ты… не женат?
— Вернусь, — ответил Рагдай, — сыграем свадьбу. У нас все сговорено.
— Гм… Ладно, а как отсель выбираться?
— Ты выбирайся, — сказал Рагдай, — а у меня здесь дела.
— Какие дела, — изумился Залешанин. — Тебя по всему городу ищут! А второго дурня не найдешь, чтобы вот так сдуру!
— Да, — согласился Рагдай, — такие… гм… остались разве что на Руси… да еще где-нибудь на окраинах. В империи все умные да расчетливые. Но я хоть и с Руси, но уже расчетлив по-ромейски. Останусь! Что наша жизнь? Прежде всего дело.
Залешанин пожал плечами. В голосе витязя та твердость, против которой не попрешь. Остается — значит, надо. Здесь и ромейская хитрость, и славянское слово чести.
— Как знаешь, — сказал он. Зевнул, встал. — А я свое дело сделал. Мне пора до дому до хаты.
Он огляделся, прислушался к звукам по ту сторону стены. Со спины послышался чуточку насмешливый голос витязя:
— Какое у тебя могло быть дело, дурень? Тебя ж в этом граде куры лапами загребут! Это — Царьград.
— Поважнее твоего, — огрызнулся Залешанин. — Но я его сделал. И отвезу на Русь все как надо. Это не меня вели с петлей на шее!
Он пошел к единственной двери, уже снова раздраженный, хоть и спас земляка, но тот, скотина, еще насмехается! Подумаешь, потомок Кия. Знал бы, ни в жисть не стал бы с крыши прыгать. Князья да бояре больше чужими руками жар загребают. Пусть бы и этот…