Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу
Шрифт:
– Сергею Александровичу доводилось воевать бок о бок с генералом Потемкиным в последней войне.
– Он мой друг, – мрачно подтвердил Сергей. Все так и ахнули. Лиза вскинула длинные ресницы, в ее зеленоватых глазах Сергей мог бы теперь прочесть заметный интерес к своей особе.
– Сам Потемкин? – ахнула капитанша, Лизина мать.
Это было самым неприятным. Для Сергея «сам Потемкин» оставался прежним добрым славным Гришей… и никакого «самого» он и знать не желал.
Батюшка Лизаветы Афанасьевны вновь подступил к Ошерову с расспросами о последней войне: как да что, как Ларгу
– А вот, помнится, мы при фельдмаршале Минихе, в благословенное царствование государыни Анны…
Отставной капитан разволновался, слегка постукивал ребром ладони о ладонь, а Сергею неловко становилось оттого, что пожилой человек, славный старый служака явно заискивает перед ним. А чего ради? Он охотно вступил в беседу с капитаном, не замечая, какое удовольствие доставляет их беседа Лизе, как разгораются ее большие внимательные глаза…
Кончилось тем, что Лизины родители пригласили Сергея Александровича в гости. Он согласился. Лиза потупила взгляд, не желая, чтобы посторонние прочли в нем то, чего до поры до времени открывать никому бы не следовало…
За первым посещением Ошеровым отставного капитана последовало и второе, и третье… Сергей не задумывался о том, что, собственно, его так влечет в скромный домик на Пресне: разговоры ли о войне со старым миниховским солдатом, патриархальный ли уклад большой семьи, или… или белокурая Лиза, веселая, яркая, единственная из семерых отпрысков совершенно выбивавшаяся из этого дедовского уклада. В третье посещение Сергею уже довелось остаться с ней наедине, также и в четвертое, а потом вся большая семья однозначно решила, что доблестный, видный собой, да и не бедный (а главное – с такими связями!) секунд-майор отныне – жених Лизоньки. Выбор оставался за Сергеем, было еще время отступиться, но он не хотел. Твердо созревшее решение жениться уживалось в нем с мальчишески легкомысленным «попробую, авось…». И он принялся страстно хаживать за Лизой, как в атаку бросаясь в игру в любовь. Все-таки капитанская дочь очень ему нравилась…
*
Прошел Великий пост, прошла Страстная седмица, и полился-поплыл звон-перезвон над Москвой, золотой, ликующий, ласковый звон, что бывает лишь раз в году – на Святую Пасху.
Граф Алексей Григорьевич Орлов устраивал по сему случаю пир на весь мир, а Сергей, слушая музыку колоколов, волновался в предвкушении новой жизни. Совсем скоро… На Красную горку они венчаются с Лизой.
– И слава Богу! – сказал граф Орлов. – Чего тебе бобылем весь век?
– Вас граф, когда женить будем?
– Я-то… Да что я… Я стареть начинаю, Сергей Александрович.
Сергей в ответ только усмехнулся. И вдруг, совсем некстати, явился из таких, казалось бы, сердечных глубин, что уже и не достигнешь, образ прекрасной принцессы…
«Ну уж нет, – почти с ожесточением подумал Сергей, – довольно…»
Колокола звонили в церкви, и Сергей знал, что звонят они в честь молодых. В его честь… и Лизы. «Все к лучшему… Нет обратной дороги…»
Он стоял с Лизой перед аналоем… Он был спокоен и доволен. Пока священник не обратился к нему с вопросом: не обещался ли другой?
«Обещался… – вдруг забилось сердце Сергея Александровича. –
– Не обещахся, честный отче, – прошептал он.
Лизонька не замечала ничего. Она вся просто сияла.
Когда они ехали в карете из церкви – бок о бок, когда Сергей крепко сжимал руку Лизы в своей ладони, он вдруг почувствовал, что все – неправда… Что все это свершилось и свершается не с ним…
«Глупости! – прикрикнул он сам на себя. – Все хорошо. Я ведь люблю ее…»
– Лизонька, – прошептал он.
– Что вы?.. – тихо отозвалась девушка.
Сергей, неожиданно для молодой жены, стиснул ее в объятьях и горячо приник к ее губам.
– Сергей Александрович! Сереженька… – Лиза, ответив на поцелуй, сочла за лучшее все-таки на время высвободиться из объятий мужа. – Погодите, милый… Что это вы, право…
«Она любит меня, – подумал Сергей. – И что я, в самом деле? Чего опасаюсь? Все будет хорошо…»И он прижал к губам белую руку Лизы…
Глава тринадцатая Дела семейные
По мягкой пыли, прогретой последним осенним теплом, мчалась запряженная тройкой карета. Кучер, напевая под нос, весело похлестывал лошадей, до тех пор, пока из оконца не показалась взлохмаченная глава Григория Александровича Потемкина.
– Ну, куда гонишь? – раздраженно прикрикнул он. – Медленнее езжай! Некуда торопиться…
Кучер послушался. Карета потащилась медленно – «словно на похороны», как подумалось светлейшему.
А он и ехал себя хоронить! Все пропало, все прахом пошло. Все мечты, вся жизнь разбита… Его последняя ссора с Екатериной была из тех, что ставят крест на отношениях даже самых любящих людей. «Матушка, Катенька, за что же ты так?» – думал Григорий Александрович.
Тянулось за окном золотисто-рыжее поле, окруженное пестрой стеной густого леса, вобравшее в себя добрый прощальный свет и яркие краски молодой осени. Все было тихо, мягко, нежно… Если бы тоска так не грызла душу!
«Кто виноват, Катерина? Уж не нас ли сам Бог венчал? Для чего же… почему все так обернулось?»
Прозрачный воздух, легкий, освобожденный от гнета недавней летней жары, казалось, терпеливо ждал наполнения такими же прозрачными чистыми звуками. Песней, что ли?..
Поле проехали, замелькали за окном крестьянские избы. Сельская деревянная церквушка весело смотрелась под сентябрьской синевой, растворившей в себе солнце. И вдруг, возвещая об окончании службы, зазвонил колокол… Скромный сельский колокол с чистым серебряным голоском. Потянулись из храма мужики и бабы.
Потемкин оторвался от окна, откинулся на спинку сиденья. Сердце застучало часто-часто… Колокол звонил, звонил, звонил непрестанно. Он заполнил не только воздух, жаждущий, оказывается, именно этих звуков, он заполнил собой весь мир, он до отказа заполнил сердце светлейшего, Божиим гласом отозвался в мятущейся душе.
– Что же я делаю, Господи! – прошептал Потемкин. – Куда ж я бегу?
Впервые спросил себя, отринув обиду, а угодно ли то, что он делает, Богу? Вспомнилась церковь в злате свечей, Екатерина, стоящая с ним под венцом. Вспомнились думы и молитвы у аналоя… «Господи, – понял вдруг потрясенный Потемкин, – а ведь я крест Твой с себя сбросил!»