Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу
Шрифт:
– Но церковное постановление… Это же кощунство, Григорий Александрович!
– «Мне отмщение, Аз воздам», сказано в Писании. Для чего посягаете на дела Боговы? Сама сказала ты, государыня – не дети они. Дадут ответ Богу. Сами того хотели, охотой грех на себя взяли. Но, подумай, Катерина Алексеевна, не большее ли кощунство – монастырь в тюрьму обращать? Из ангельского чина казнь делать? Такое кощунство, что и помыслить страшно! И ты, матушка, на сие кощунство и Сенат, и Синод толкаешь!
– Не подумала, – честно призналась императрица.
– А стоило! Ну да, прости меня, матушка, это ты все из ревности.
– Что такое! – Екатерина вскинула голову, ее глаза потемнели.
– Ревнуешь ты его, – спокойно повторил Потемкин.
Екатерина даже поднялась с места.
– Как ты смеешь… – она не договорила. Ее словно куда-то понесло, глаза наполнились слезами, и она почувствовала, что разрывает негласный запрет, касается больной до безумия раны, но могла остановиться.
– Ты… забылмою любовь?! Как ты мог подумать, что, полюбив тебя, я и его не забыла? Что с тобой будучи, можно думать о любви, давно прошедшей?
Потемкин отвернулся, и Екатерине показалось, что и в его живом глазе блеснула слеза. Но он быстро справился с собой.
– Знаю, – ответил негромко. – Знаю и верю, что меня крепче всех любила. Да только тебе ли не знать, что есть сердце человеческое? Сколько чувств различных, борений в ней уживается… Ведь не два года, как я, грешный, годков десять или более был он возле тебя, не так ли? Разве можно совсем забыть? Сознайся.
Екатерина молчала.
– Дело, кажется, ясное, – меняя тон, заговорил светлейший, откинувшись в кресле. – Молодых надо простить, а Зиновьеву, то бишь Орлову, присоветовал бы я вам, государыня, сделать статс-дамой, дабы заткнуть завистникам рты. И поверьте, не о чистоте и благочестии печется Сенат и Синод вкупе с ним. Князя раздавить хотят! Но я им Григория Григорьевича не отдам.
После этих слов сомнений быть не могло: Орлов выиграл! Но Екатерина для вида, дабы не уронить достоинства царского, еще поломалась.
– Я подумаю…
Орлов примчался к ней пьяный не от вина, а от счастья – благодарить. Встретила его государыня донельзя сухо.
– Благодарите не меня, а светлейшего! Он просил за вас и вашу супругу… Удивляюсь, до чего дерзость дойти способна!
– Грешен я, грешен, матушка, – весело отвечал Григорий, вовсе не чувствуя себя грешным.
Вскоре он уже летел к Потемкину.
Очень теплой была встреча старых друзей, делить им больше было нечего и все обиды, большей частью надуманные, остались позади.
Орлов был в восторге, от
А у Потемкина почему-то больно сжалось сердце от недоброго предчувствия, и поздравления замерли на языке. «С чем поздравлять? С браком преступным?» Он братски любил этого человека и не желал ему несчастья.
Орлов ничего не замечал.
– От Катеньки, звездочки моей, поклон нижайший. Ах, Гриша, какое ты нам добро сотворил! Матушка гневается, «дерзость», говорит.
– Еще бы не дерзость, – вздохнул Потемкин. – Дивлюсь я на тебя, Григорий Григорьевич, неужто, всю жизнь дамским полом окруженный, не мог ты себе жену иную сыскать, кроме как сестрицу двоюродную?
– Ни одна меня так не любила. Князь! Сам без греха что ли?
– Да кто без греха?
– Так-то, если два худа, меньшее выбирай. А Господь добрее людей. Он простит.
– Ну дай Бог, чтоб так и было, – вздохнул Потемкин, разливая вино. – За ваше здравие, молодые!
Осушили бокалы. У Орлова разгорелись щеки.
– Ты… ты прости меня, Гриш, – растроганно пробормотал он, – прости, что я против тебя враждовал.
– Это ты-то враждовал? – усмехнулся Потемкин. – Тем, что пару раз мимо прошел, не поклонившись? Эх, братец мой, нам ли с тобой не знать, что есть вражда!
– Тяжело тебе, светлейший?
– На своем я месте, Григорий Григорьевич. Нелегко, конечно. Но с государыней, видать, мы и на том свете не развяжемся.
Орлов усмехнулся.
– Венчалась с тобой… Со мной не захотела.
– Да ты что, князь? – удивился Потемкин. – За старое?!
– Сохрани Христос! К слову пришлось. Я так нынче счастлив! Влюблен я, Гришенька, по уши! С юных лет так не влюблялся. Весь мир расцелую!
Потемкин поморщился.
– Восторга много, Гриш. Не нравишься мне что-то. Словно в горячке ты…
Орлов только рукой махнул.
– Ладно, тезка… там видно будет. У тебя-то что? Говорят, Крым желаешь России преподнести?
– Не Крым, Григорий, Тавриду! – и едва произнеся «Таврида», Григорий Александрович просиял не меньше, чем Орлов, говорящий о любви к юной жене. – И быть по сему! И флоту черноморскому – быть! Верю, есть на то Божья воля.
– Ну, помогай тебе Богородица… ты, видать, повыше нас, орлов, полетом. А покамест прощай, светлейший. Сил нет, к ней спешу, звездочке моей. Навещай нас, князь, желаннейшем гостем будешь…
Распрощались, так же тепло, как и встретились. Но, распрощавшись, тут же и забыли друг о друге. Каждому – свое…А вскоре счастливые супруги Орловы отправились в заграничное путешествие.* * *