Княжна. Тихоня. Прачка
Шрифт:
— Что ты собираешься делать с Мариусом?
— Да ничего! Я верну его отцу… взамен на возможность покинуть страну живым.
Глаза Ратмира были строгими и честными, но я явственно чувствовала: лжет. Он однажды уже обрек мальчика на смерть. Что ему стоит сделать это второй раз?
— Зачем? — все, что я смогла выдавить из себя.
— Что зачем? — раздраженно вопросил Ратмир. — Зачем живым?
— Зачем вы все это затеяли?
— Тебе не понять, — тон брата стал ужасно снисходительным, и это, как ни странно, меня немного успокоило. Он всегда так со мной разговаривал. —
Я закатила глаза. Самомнение князей Снежиных меня и раньше раздражало, а теперь и вовсе взбесило. Он вообще представляет, как живут простые люди? Вдовы с детьми, к примеру? Это им-то ни о чем не нужно волноваться?
Да и мужчинам чаще всего не до изобретений. Ему бы семью прокормить… По мне, так честный труженик приносит больше пользы, чем воин!
— Государь противится прогрессу! Власть, сосредоточенная в одних руках — великое зло. Не должно…
— А кто позволил вам решать, что зло, а что нет? — гневно перебила я брата, срывая, наконец, шляпку с мокрых волос и швыряя ее на пол. — Я вот считаю, что зло — это вы. Вы — убийцы.
Я вскочила со стула, размахивая руками, а Ратмир вдруг рявкнул:
— Сядь!
— Или что?
— Или я тебя свяжу.
— Рехнулся? — я презрительно поглядела на этого безумца. — Ничего ты мне не сделаешь. Мне пора открывать прачечную, прощай.
Ратмир кивнул еле заметно, и чьи-то руки вдруг схватили меня за плечи и силой опустили на злосчастный стул. Я оглянулась, узнавая второго брата, Мишеля. И Артура Синегорского. Оба были небриты и худы.
— Так вас здесь много? Почему… почему в цирюльне?
— Поближе к тебе, сестренка, — усмехнулся Мишель. — Ты не волнуйся. Мы тебя не обидим. Скажи только, где наследник.
— Я ничего вам не скажу, — отчеканила я. — Даже не думайте. В конце концов, я ведь такая же упрямая как вы. Я — княжна Снежина.
На миг в цирюльне воцарилось молчание, нарушенное нервным смешком Мишеля.
— Я сестру пытать не буду, — заявил он. — Артур?
— С ума сошел? Она же женщина, княжна. Как можно? — возмутился Синегорский.
Боги, благословите суровое северное воспитание! Ни один из этих щенков не тронет меня и пальцем!
— Что ж, я знаю того, кто развяжет ей язык, — вздохнул Ратмир. — Но оставлять ее тут нельзя. Будут искать.
Брат сумрачно на меня посмотрел, а потом достал из кармана большой носовой платок сомнительной чистоты. Я широко раскрыла глаза, уже догадываясь, зачем.
— Придется мне тебя связать, Тиль. И рот заткнуть. Прости.
— Нет! Только не грязным платком! — вскинулась я. — Дай сначала почищу!
Он посмотрел на меня как на идиотку, но платок отдал. Нервным жестом я убрала пятна. Дурость? О нет. Теперь любой дознаватель сможет определить мою магию в этом помещении. Эманации сохранятся несколько дней.
Ну и в целом чистый платок в моем рту вызвал куда меньший рвотный рефлекс.
Господа рэколюционэры оставили меня привязанной к стулу, а сами ушли в другую комнату. Я с укором посмотрела
— Ну извини, — пробормотал он, дергая себя за усы. — Мне же нужно на что-то жить. В цирюльне дела совсем худо. Сама виновата, что тебе стоило мне немного помочь? К тебе такие дамы ходят… и порекомендовала бы меня, сложно, что ли?
Я прикрыла глаза, не зная даже, как реагировать на такую наглость. Как будто я должна заботиться о его делах!
Где-то на улице послышался шум, и Люберский бодро посеменил к окну:
— Ах, Береника Силовна, доброго вам утречка! А Марта не приходила еще. Никак, приболела? Обычно она ранехонько приходит.
Шанская что-то ответила, но я не разобрала.
— Обязательно передам, всенепременно! Кстати, дорогая моя, не желаете ли прическу обновить? Я сделаю вам скидочку как старой знакомой.
Я затаила дыхание, надеясь на чудо, но увы…
— И зачем же сердиться, не нужно на меня сердиться! Не желаете — ну и не надо. Прощайте, доброго вам здоровьица.
Я попыталась вздохнуть. Видимо, мастер из Люберского и вправду препаршивый. Вон все трое княжичей небритые и заросшие. Мог бы и привести их в порядок!
Теперь, когда у меня было время подумать, я догадалась, что нужно было с братом разговаривать по-другому. Вспомнить о родителях, о том, как они сейчас страдают. Воззвать к братским чувствам. А я зачем-то начала протестовать и возмущаться. Эх, зря Симеон называл меня тихоней. «Дура болтливая» подходит мне больше.
Не знаю, сколько я просидела на стуле, только руки плечи онемели, а в уборную хотелось все больше. И пить… дайте же мне воды, изверги! Уверена, даже в государевых казематах пленных не держали связанными и не морили голодом!
Когда хлопнула дверь, я насторожилась. Когда услышала знакомый голос — замычала от радости. Вот и все — дознаватели явились по вашу душу, глупцы!
— Взяли? — Гор обошел стул и с любопытством заглянул мне в лицо. — И зачем тянули?
— А как иначе? — недовольно кривился Ратмир, явно бывший среди всех этих княжичей главным. — В прачечной защитный артефакт, на улице — люди. Да она бы орать стала, кто-нибудь услышал бы. А тут полог тишины, не ходит никто.
Я задохнулась от возмущения: Гор с ними? Внимательный и услужливый Гор? Тот, кого я уже считала другом? Да как же так? Может, еще и Симеон с ними заодно? Я уже ничему не удивлюсь!
— Она сказала?
— Разумеется, нет.
— Плохо спрашивали, — спокойно произнес Огневицкий и вдруг совершенно без всяких предпосылок влепил мне, связанной, звонкую оплеуху. Я завалилась на бок вместе со стулом, больно ударившись головой и плечом.
Бам-м-м! — раздался звук ответного удара и короткий вскрик дознавателя.
— Еще раз тронешь ее хоть пальцем, и я тебя убью собственными руками! — гневно выкрикнул Мишель.
Спасибо, братец. Меня подняли, развязали. Княжич Синегорский принес откуда-то кусок сырого мяса, завернул в платок и приложил к моему лицу. Я тихо всхлипнула, сглатывая кровь — щека внутри была разбита об зубы, в голове звенело. Зато есть сразу перехотелось и пить тоже.