Шрифт:
У Ольги Дмитріевны разорвалась цпь на велосипед и ей пришлось возвращаться домой пшкомъ. До усадьбы, гд жила Ольга Дмитріевна, было верстъ десять и это сначала смутило ее. Но она оглянулась кругомъ и даже обрадовалась, что можетъ свободно любоваться красотой вечера, не прикованная вниманіемъ къ дорог, какъ того требуетъ велосипедъ.
Ольга Дмитріевна пріхала въ деревню къ своимъ старымъ друзьямъ, чтобы поработать «съ натуры»; профессоръ художникъ веллъ ей добиваться прозрачности тней и выработки plein air'а, и она цлыми днями писала этюды, а вечеромъ отдыхала отъ работы. Лучшимъ отдыхомъ для нея
И теперь, когда она оглянулась кругомъ, у нея прошелъ всякій страхъ и уплыли куда-то вс безпокойства. Она была одна среди громаднаго луга съ его зелеными переливами, подъ громаднымъ небомъ съ перламутровыми волнами. Солнце уже зашло, но и небо и земля были еще облиты его розовыми лучами, и розовый воздухъ весь трепеталъ въ своей прозрачности; жаворонки торжествующе-радостно звенли и заливались гд-то въ вышин; пахло сохнущимъ сномъ, дышалось легко и привольно. И кругомъ — ни души.
Ольга Дмитріевна теперь была довольна, что ей пришлось сойдти съ велосипеда. Она смотрла по сторонамъ, стараясь запечатлть въ голов вс свтовые эффекты и унести ихъ съ собою въ памяти, чтобы завтра перенести на полотно. Она шла тихо, ведя велосипедъ, и вся была поглощена красотой этого дивнаго вечера. Вдругъ вдали изъ-за пригорка мелькнуло красное пятнышко; мелькнуло и скрылось. Ольга Дмитріевна не успла разсмотрть, что это было; черезъ нсколько минутъ она опять увидала: дв двочки въ и красныхъ юбкахъ и красныхъ кофточкахъ выскочили на пригорокъ и остановились. И ихъ красныя платья на сроватой зелени скошеннаго луга, въ розовой дымк вечерней зари, оживили всю картину.
— Что бы ни говорилъ мой профессоръ, а нтъ полной красоты безъ человка, — подумала она и остановилась. Двочки были теперь шагахъ въ двадцати отъ нея и ей захотлось подойдти къ нимъ. Она свернула съ дороги и пошла лугомъ. Двочки стояли и смотрли на нее. Одна была лтъ десяти, тоненькая, очень блдная, съ длинными черными глазами и необыкновенно правильными чертами; другая — маленькая, пузатенькая, блокурая, лтъ пяти. Об были босыя и въ большихъ ситцевыхъ платкахъ на головахъ. Он спокойно ждали приближенія Ольги Дмитріевны. И она пожалла, что сейчасъ, сію минуту не могла написать ихъ: такъ подходили он со своей милой красотой къ этому розовому ясному вечеру.
— Вы что же тутъ длаете? — спросила Ольга Дмитріевна.
— Мы-то? — бойко переспросила младшая.
— Да… Откуда вы?
— Изъ Безсонова…
Ольга Дмитріевна знала, что Безсоново за той усадьбой, гд она гостила, т. е. верстахъ въ десяти отсюда.
— А зачмъ вы здсь?
— Покосъ снимаемъ, — серьезно объяснила старшая.
Ольга Дмитріевна такъ много слышала все это время о томъ, что у сосднихъ крестьянъ совершенно нтъ покоса, и они арендуютъ луга вдали отъ деревень и узжаютъ изъ дому цлыми семьями, что для нея уже была понятна фраза двочки. За пригоркомъ, въ овраг, стояли дв распряженныя телги и ходили лошади.
— А гд же старшіе? Гд отецъ? Гд мать? — спросила Ольга Дмитріевна.
— Тама, — показала старшая двочка рукой куда-то за оврагъ. — Копнить торопятся… Ужинать пора…
Младшая подошла близко къ велосипеду и трогала его пальцемъ. Ольга Дмитріевна ласково спросила
— Какъ тебя зовутъ?
— Домаска…
— Какъ?
— Домна, — степенно отвтила старшая, — Домашка.
— А тебя какъ?
— Меня-то? Меня княжной звать.
— Княжной?!.. Вы что-же — сестры?
— Нне… Мы казенныя… Шпитаты… Домашка живетъ у Парамонихи, а я у Картошкиныхъ… Василія Картошкина знаешь? — проговорила старшая двочка дловитымъ тономъ.
— Нтъ, не знаю.
— Ну вотъ, это пріемный отецъ мн… И мать… Да вы присядьте, барышня.
Эта заботливость сразу расположила къ себ Ольгу Дмитріевну, и она ршила немного посидть съ двочками.
— Вы на телгу… Тамъ посуше… — сказала старшая, хлопотливо забгая впередъ.
Глаза у нея ярко горли, изъ-подъ кумачнаго платка съ желтыми разводами выбились черныя пряди шелковистыхъ волосъ. И художница опять залюбовалась ею.
— Княжна! — сказала она. — Прежде всего скажи мн, почему тебя зовутъ княжной?
— Не знаю! зовутъ и зовутъ…
И вдругъ, точно желая оборвать разговоръ, она вскрикнула:
— Батюшки! Воды-то мы не припасли!..
И, схвативъ пустое ведро, она побжала внизъ, подъ оврагъ. Маленькая не шевельнулась, точно говоря, что это до нея не касается, и продолжала стоять передъ барышней, поджавъ руки высоко надъ животомъ. Ея круглые глаза на кругломъ бломъ личик смотрли бойко и съ любопытствомъ. И опять Ольга Дмитріевна пожалла, что съ ней нтъ ея альбома, чтобы сейчасъ же зарисовать эту фигурку съ ея позой и выраженіемъ лица. Откуда она? Кто ея родители? — подумала она.
— Домашка! У тебя есть мать?
— Е! — отвтила двочка такимъ тономъ, точно и сомннія не могло быть, — Е! Только старая.
— Ты ее любишь?
— Кады люблю, кады нтъ…
— А отецъ?
— Отца нту… Вдовая она…
Двочка говорила почти совсмъ ясно, только не выговаривала ж и ш. Она разсказала, что Парамониха зимой извозничаетъ, возитъ лсъ на станцію и узжаетъ изъ дому «когда на день, когда на два»…
— А тебя съ кмъ же оставляетъ?
— Меня-то? Да одну… запретъ избу и ладно…
— И не шь ничего?
— Зачмъ? — воскликнула двочка и махнула рукой на барышню. — Хлба и каши оставитъ мн вволю…
— И теб не страшно?
— Чего страшно?
— Одной не страшно?
— Я не одна… У меня на полк боженька живетъ…
Въ это время изъ-за оврага вылзла старшая двочка. Она тяжело тащила ведро съ водою, и ея тоненькое тльце все перекривилось въ правую сторону, чтобы лвая рука могла нести ведро, не зацпляя имъ за землю.
— Князна идетъ! — весело объявила Домашка, и на ея серьезномъ лиц впервые скользнула радостная улыбка.
Ольга Дмитріевна невольно бросилась помочь двочк дотащить ведро, та не допустила этого, но благодарно и ласково заговорила съ ней.
Вечеръ сдлался уже весь срый, и Ольга Дмитріевна встала, чтобы идти домой. Княжна удержала ее.
— Посиди, барышня, еще немного… Сейчасъ, наши придутъ…
— А кто тутъ ваши?..
— Отецъ, мать и наша сноха… да Парамониха съ сыномъ… Изъ Москвы къ ней сынъ на снокосъ пришелъ съ фабрики…
Ольгу Дмитріевну поражало, что «княжна» говоритъ съ ней какъ большая; даже щеку она подпирала правымъ кулакомъ такъ, какъ это длаютъ бабы.