Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси
Шрифт:
— Веди к нему. Слову не верю, — смело сказал Арсений.
Татев отправился в палаты воеводы. Лжедмитрий завтракал. Князь сказал:
— Государь, тебя хотят видеть три монаха.
— Сколько дотошных. Мы ведь троих уже казнили, — равнодушно ответил самозванец. — Ладно, приведи.
Вскоре монахов ввели. Лжедмитрий послал навстречу им поляка пана Иваницкого. Татев сказал:
— Вот государь. Что вам от него нужно?
Монахи молчали. Приглядывались к Иваницкому.
— Говорите! Знаете, что я государь? —
— Нет. Знаем токмо — ты ни в коем разе не Дмитрий!
Лжедмитрий встал из-за стола.
— Зачем вам надобно видеть царя? — спросил он.
— Дабы убеждение получить: жив ли? — ответил Арсений.
— И кому ты донесёшь, что я жив?
— В Москву, патриарху Иову. Но ты тоже не Дмитрий, — искренне сказал Арсений.
— Я Дмитрий. Ты видишь сей крест? — Он подступил к Арсению, которого узнал — видел в Чудовом монастыре. — Что тебе нужно, Арсений? — спросил он очень тихо.
— Токмо узнать, что ты жив.
— Узнал?
— Скажешь на Москве, что я, Дмитрий, жив?
Арсений посмотрел на товарищей. Он понял, что его могут отпустить, а их оставят заложниками... И произнёс:
— Скажу.
— Добре. Я тебя отпускаю. Товарищей — в заклад. Ежели не соврёшь в Москве — их помилую, тебя награжу.
Арсений шагнул к Аверьяну и Акинфию, обнял их.
— Братья, держитесь! Да поможет вам Бог.
Ночью инока Арсения выпроводили за ворота крепости. И он теми же путями поспешил в первопрестольную. И через несколько дней безостановочной езды на перекладных монастырских конях инок Арсений явился в патриаршие палаты. Дьякон Николай не мешкая повёл его к Иову.
— Отче владыко святейший, — склонив голову, докладывал Арсений, — самозванец Отрепьев жив. Аз узнал в нём инока Григория из нашего монастыря.
И Арсений стал рассказывать то, что видел в Путивле, в Комарницкой области, и, как смелый человек, позволил себе заключить так:
— Отче владыко, пусть знает государь, что воеводы чинят ему каверзы, отверзают верных людишек, сеют злобу.
— Спасибо, сын мой, за верную службу. А за товарищей твоих будем молиться. Да помилует их Всевышний. — Иов позвал дьякона Николая. — Дай сыну Арсению новые одежды и серебра дай. Да пусть вольно неделю поживёт.
Дьякон поклонился и ушёл с Арсением.
Иов неуверенной старческой походкой направился к аналою, на котором лежали листы сочинений. Положив руки на листы, он задумался. И думы его были настолько печальные, что выжимали из глаз слёзы. Теперь патриарх мог сказать твёрдо, что правдивое известие убьёт Бориса Фёдоровича, как только он услышит о нём. Иов не хотел быть первым человеком, наносящим царю смертельный удар. Но, как духовный пастырь государя, он нёс долг, наложенный Всевышним, быть рядом с царём в радости и печали, делить с ним невзгоды. «Да шила в мешке не утаишь, — подумал патриарх, — знает, поди, о моём гонце...»
Вести
«Да помоги Всевышний ему выстоять перед этим известием», — попросил патриарх Бога и отправился в Благовещенский собор на Богослужение. Он думал, что после Богослужения навестит царя. Но, выйдя из алтаря, Иов увидел Бориса Фёдоровича. Царь молился, и ничто земное его не занимало.
«Пусть Господь Бог укрепит твой дух, сын мой. Молись, ибо храмы отверсты, ибо каждый смертный в молении утешится верою и надеждою. Ты услышишь Бога, сын мой, если душа твоя живёт добродетелью».
Иов прошёл амвоном к Борису Фёдоровичу, встал рядом и уже творил молитву, когда услышал тихий голос царя:
— Отче владыко святейший, я пришёл в храм неурочным часом. Нет спасения. Настал предел мукам в бренности моего естества земного.
Патриарх повернулся к Борису. В отсветах множества свечей он увидел в глазах государя бездонную пустоту обречённости. И неожиданно для себя сказал то, что подкрепило мысли Годунова о бренности естества земного.
— Во имя Отца и Сына и Святого духа. Аминь!
Эти слова патриарха не вызвали никакой ответной реакции царя. Он лишь прояснил суть возникновения предела:
— Тень Дмитрия преследует меня. Самозванец жив. Я отвергнут народом. И Господь Бог отвергает меня.
Иов догадался, что в дни ликования по поводу вести о смерти Лжедмитрия Борис Фёдорович не до конца поверил Шеину. Он умел держать под приглядом нужное. И вскоре же лазутчики донесли ему правду о событиях в Северской земле. Это случилось часом раньше, как вернуться иноку Арсению.
— Жив Гришка Отрепьев. Народ мнит его законным царём, шлёт мне анафему! — едва ли не кричал Борис Фёдорович патриарху. — И ты, отче владыко, покинул меня, — продолжал Борис Фёдорович. — Ты токмо плотью рядом с царём, а дух твой витает далеко...
Странно, однако, Иов не обиделся на Бориса Фёдоровича. Царь сказал правду: пройдя рядом с Годуновым чуть ли не половину жизненного пути, теперь Иов по воле Провидения продолжал как бы идти прямо, а духовный сын его, Борис Фёдорович, свернул в сторону.
Годунову всё казалось наоборот: патриарх покинул его и куда-то клонится, а к какому берегу, Борис Фёдорович сказать не мог. «Да может, Шуйские ему ближе стали», — мелькнуло в воспалённой голове царя.
— Ты укрыл от меня Катерину и Сильвестра. Зачем? Я бы заставил чародеев служить мне.
— Сын мой, не гневи Бога во храме. Не гаси свечей, горячих в моей душе во имя государя. — Иов не допускал незаслуженных упрёков даже от царя. — И помни, что твоя судьба в руках Божьих, а не в руках чародеев.