Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду
Шрифт:
Лжедмитрий схватил крест и трижды поцеловал распятие.
— Говори, долго ли я буду царём всея Руси! Хочу, како мой отец, Иоанн Васильевич! Я полон жизни, полон жажды творить во имя Бога и моих подданных! — Глаза самозванца сверкали как у безумного, и весь он бился как в лихорадке. Он схватил Катерину за плечо, не помня о своей силе, сжал его.
В лавку в этот миг заглянули бояре Наум Плещеев и Гаврила Пушкин, сопровождавшие царя. За их спинами виднелись рынды. Ещё наёмные шведы-гвардейцы.
Катерина тоже изменилась. Боль пронизывала её плечо, а Лжедмитрий давил всё сильнее. Она поняла,
— Ещё в Сандомире Апостолы предупреждали тебя, что за грех предательства отчизны заслужишь вечное проклятие и казнь. Ты не внял голосу слуг Господа Бога. Да казнь твоя близко. Быть тебе государем ещё сорок дён, а сорок первого не увидишь! — И Катерина стала удаляться к дверям, ведущим в дом, скрылась за ними, звякнули тяжёлые запоры.
Лжедмитрию показалось, что он был вечность вне жизни. Но, вернувшись из небытия, он крикнул своим приближённым:
— Эй, кто там?! Схватите её! — Он повернулся к двери и властно повторил: — Схватите её и убейте!
Плещеев и Пушкин бросились к двери, стали ломиться в неё. Она не поддавалась. Тут навалились шведы-гвардейцы, и под их мощными ударами дверь разломилась. Все побежали в дом, да в сенях запутались в верёвках, что оказались под ногами. Бояре упали, гвардейцы кучей — на них. Только ругань да крики доносились до Катерины. Но она с Ксюшею на руках уже бежала по саду к Москве-реке.
Однако вот и преследователи выбежали из дома. Толкая друг друга в спины, помчались следом за Катериной. Самозванец продолжал кричать: «Убейте её! Убейте!» И когда он увидел, что перед Катериной раскрылась река, то возликовал: быть ведунье в его руках! Ан не тут-то было! Словно сон нахлынул на царя, и он увидел, как на самом обрыве над рекою появились святые архангелы Михаил и Андрей. Они подхватили Катерину и Ксюшу и, расправив огромные розовые крылья, вознеслись над рекой и полетели в сторону Воробьёвых гор.
Увидев сие чудо, самозванец и его свита попадали на землю и долго лежали без движения. Но наконец Лжедмитрий поднялся, увидел, как архангелы опустились за рекой в лес, и взорвался. Он выругался по-польски, вспомнив Матерь Божию и собачью кровь, и стал отряхивать кунтуш от грязи и пыли. И гвардейцы, и бояре поднялись с луговины. Все они вместе с государем были бледные, растерянные и жалкие, будто побитые собаки. Пушкин и Плещеев от стыда не смотрели друг на друга.
Благовещение — праздник народный. Как вознестись Катерине и Ксюше, сотни московского люду парами и семьями гуляли близ Москвы-реки, стали очевидцами святого явления. И к вечеру о том божественном случае знала вся Москва. И будто сдвинулась она с места, валом повалила в церкви и соборы, звонным ликованием излились тысячи колоколов. Да звонари Новодевичьего монастыря в честь новой святой повольничать себе позволили. И выговаривали их колокола чётко и чисто:
Ка-те-ри-наВскоре же стало очевидно, что вся Москва до последнего горожанина видела, как возносилась Катерина с дочерью Ксюшей. Да будто бы несли их не только два архангела, но и седмица херувимов и три седмицы ангелов. И одни говорили, что небесные посланцы летали над Москвой-рекой близ Воробьёвых гор, другие утверждали, что видели явление рядом с Кремлём, а третьи — над ямской Дорогомиловской слободой. Многие же поддерживали монахов Спасо-Симонова монастыря, будто бы Катерина и архангелы пролетали над ними. Да были и такие, кто видел святых над Патриаршими прудами, над Яузой и над Неглинной. И всем верили, потому что как не поверить, ежели сам царь и двести вельмож бежали за Катериной от Пречистенки до Москвы-реки. Да будто бы царь тоже вознестись хотел, ан не удалось, удержал его боярин Наум Плещеев, потому как ему выпала доля при венчании царя с Мариною держать её корону. А какое же венчание, ежели жених вознесётся, решил Наум Плещеев.
— Ну и Благовещение выдалось ноне, — сказал князь Василий Шуйский, возвращаясь с литургии из Архангельского собора. — Как жаль, что нет рядом с нами владыки Гермогена.
А брат Василия князь Дмитрий на это сказал:
— Слух дошёл, будто Катерина и Ксюша полетели следом за своим крестным отцом. А то бы пошто вдвоём возноситься?
— Сильвестра надо найти да послать с Иваном за Гермогеном, освободить его от царёвых татей да спрятать в монастырях Суздаля, а то и в той же Москве, — рассуждал вслух князь Василий.
— Край как нужно быть Гермогену в первопрестольной, — согласился со старшим братом Дмитрий. — Сулит нонешний благовещенский денёк, что лето грядёт в огне и пожарах.
Но горожане по своим приметам жили. И чтобы оправдались они, птиц в Благовещение погожее по всей Москве на волю выпускали. Парни и девки на Воздвиженке, что в Белом городе, собирались гурьбой да, отпуская птиц в поднебесье, песню пели:
Синички-сестрички, Тётки чечётки, Краснозобые снегирюшки, Щеглята молодцы, Ворята воробьи, Вы по воле полетайте, Вы на воле поживите, К нам весну скорей верните!Да веселье хорошо, когда забот нету. Но у москвитян нонешней весной не только забот-хлопот полон рот, а ещё и жизнь нужно отлаживать, как телегу перед летней страдой.
О корме нужно было думать москвитянам, и не случайно: прорва гостей надвигалась.
— Говорят, что царёва невеста Можайск миновала. Да днями в Москве покажется. А с нею две тыщи поляков, — делился добытыми новостями самый младший из князей Шуйских, Иван. — Ещё иезуитов и всяких других еретиков до тыщи...