Кобзарь: Стихотворения и поэмы

Шевченко Тарас Григорьевич

Смеркалося… Огнем, огнем Кругом запылало — Тут я струхнул… «Ура! ура!» — Толпа закричала. «Цыц вы, дурни! Образумьтесь! Чему сдуру рады, Что горите?» — «Экой хохол! Не знает парада! У нас парад! Сам изволит Делать смотр солдатам!» «Где ж найти мне эту цацу?» «Иди к тем палатам». Я пошел. Тут мне, спасибо, Землячок попался С казенными пуговками.^{113} «Ты откуда взялся?» «С Украины». — «Ты ж ни слова Молвить не умеешь По-здешнему!» — «Э, нет, братец, Говорить умею, Да не хочу!» — «Вот чудак-то! Я все входы знаю. Я служу здесь… Если хочешь, Ввести попытаюсь Во дворец тебя, но только Здесь, братец, столица — Просвещенье! Дай полтинку!» «Тьфу тебе, мокрица Чернильная!..» Стал я снова, Как дух бестелесный, Невидим. Вошел в палаты. Царь ты мой небесный, Вот где рай-то! Блюдолизы Золотом обшиты! Сам по залам выступает, Высокий, сердитый. Прохаживается важно С тощей, тонконогой, Словно высохший опенок, Царицей убогой^{114}, А

к тому ж она, бедняжка, Трясет головою. Это ты и есть богиня? Горюшко с тобою! Не видал тебя ни разу И попал впросак я, — Тупорылому поверил Твоему писаке! Как дурак, бумаге верил И лакейским перьям Виршеплетов. Вот теперь их И читай, и верь им! За богами — бары, бары Выступают гордо. Все, как свиньи, толстопузы И все толстоморды! Норовят, пыхтя, потея, Стать к самим поближе: Может быть, получат в морду, Может быть, оближут Царский кукиш! Хоть — вот столько! Хоть полфиги! Лишь бы только Под самое рыло. В ряд построились вельможи, В зале все застыло, Смолкло… Только царь бормочет, А чудо-царица Голенастой, тощей цаплей Прыгает, бодрится. Долго так они ходили, Как сычи, надуты Что-то тихо говорили, Слышалось: как будто, Об отечестве, о новых Кантах и петлицах О муштре и маршировке, А потом царица Отошла и села в кресло. К главному вельможе Царь подходит да как треснет Кулачищем в рожу. Облизнулся тут бедняга Да — младшего в брюхо! Только звон пошел. А этот Как заедет в ухо Меньшему, а тот утюжит Тех, что чином хуже, А те — мелюзгу, а мелочь — В двери! И снаружи Как кинется по улицам И — ну колошматить Недобитых православных! А те благим матом Заорали да как рявкнут: «Гуляй, царь-батюшка, гуляй! Ура!.. Ура!.. Ура-а-а!» Посмеялся я и — хватит; И меня давнули Все же здорово. Под утро Битые заснули… Православные все тише По углам скулили И за батюшкино здравье Господа молили. Смех и слезы! Вот смотрю я На город богатый. Ночь как день! Куда ни глянешь — Палаты, палаты… А над тихою рекою Весь каменный берег. Я гляжу, как полоумный, И глазам не верю, — Не пойму, не разумею, — Откуда взялося Это диво?… Вот где крови Много пролилося Без ножа! А за рекою Крепость с колокольней^{115}, — Шпиль как шило — как посмотришь, Жуть берет невольно. И куранты теленькают… Кругом озираюсь, Вот — конь летит^{116}, копытами Скалу разбивает. Всадник — в свитке и не в свитке, Без седла, как влитый, И без шапки, только листом Голова повита. Конь ярится — вот-вот реку, Вот… вот… перескочит! Всадник руку простирает, Будто мир весь хочет Заграбастать. Кто ж такой он? Подхожу, читаю, Что написано на камне: «Первому — вторая» Поставила это диво. О! Теперь я знаю: Этот — первый, распинал он Нашу Украину.^{117} А вторая доконала Вдову-сиротину.^{118} Кровопийцы! Людоеды! Напились живою Нашей кровью! А что взяли На тот свет с собою? Так мне тяжко, трудно стало, Словно я читаю Историю Украины! Стою, замираю… В это время — тихо, тихо Кто-то запевает Невидимый надо мною: «Из города из Глухова Полки выступали С заступами на линию^{119}, Наказным послали Гетманом меня в столицу, Вместе с казаками. О боже наш милосердный! О изверг поганый! Царь проклятый, царь лукавый! Здесь, в земле пустынной, Что ты сделал с казаками? Засыпал трясины Благородными костями; Поставил столицу Ты на их кровавых трупах! И в темной темнице Умер я голодной смертью, Тобою замучен, В кандалах!^{120}.. О царь! Навеки Буду неразлучен Я с тобою!  Кандалами Скован я с тобою На века веков! Мне тяжко Витать над Невою! Может быть, уж Украины Вовсе нет. Кто знает!.. Полетел бы, поглядел бы, Да бог не пускает. Может, всю ее спалили, В море Днепр спустили, Насмеялись и разрыли Старые могилы — Нашу славу. Боже милый, Сжалься, боже милый». Все замолкло. Вот я вижу; Туча снегом кроет Небо серое. А в туче Зверь как будто воет. То не туча — птица тучей Белой закружила Над тем медным исполином И заголосила: «Кровопийца! Мы навеки Скованы с тобою. На суде последнем, Страшном Мы бога закроем От глазищ твоих несытых. Ты нас с Украины Гнал, холодных и голодных, В снега, на чужбину! Погубил нас, а из кожи Нашей багряницу Сшил ты жилами погибших, Заложил столицу В новой мантии! Любуйся ж На свои палаты! Веселись, палач свирепый, Проклятый! Проклятый!» Рассыпались, разлетелись. Солнышко вставало. Я стоял и удивлялся Так, что жутко стало. Вот уж голь закопошилась, На труд поспешая, Уж построились солдаты, Муштру начиная. Заспанные, проходили Девушки устало, Но — домой, а не из дому!.. Мать их посылала На ночь целую работать, На хлеб заработать. Я стою, молчу, понурясь, Думаю, гадаю: Ох, как трудно хлеб насущный Люди добывают. Вот и братия рысцою Сыплет в дверь сената, Скрипеть перьями да шкуру Драть

с отца и брата. Землячки мои меж ними Шустро пробегают; По-московски так и режут, Смеются, ругают На чем свет отца, что с детства Трещать не учил их По-немецки, — мол, теперь вот Прокисай в чернилах! Эх ты, пьявка! Может, батько Продавал корову Последнюю, чтоб выучил Ты столичный говор! Украина! Украина! Твои ль то родные, Чернилами политые Цветы молодые, Царевою беленою В немецких теплицах Заглушены!.. Плачь, Украйна, Сирая вдовица! Глянуть, что ли, что творится В царевых палатах? Как-то там у них? Вхожу я, — Множество пузатых Ждет царя. Сопят спросонья, Все понадувались Индюками да на двери Косо озирались. Вот и двери отворились. Словно из берлоги Медведь вылез, еле-еле Подымает ноги. Весь опухший, страшный, синий: Похмельем проклятым Мучился он. Да как крикнет На самых пузатых. Все пузатые мгновенно В землю провалились! Тут он выпучил глазищи — Затряслись, забились Уцелевшие. На меньших Тут как заорал он — И те в землю. Он на мелочь — И мелочь пропала. Он — на челядь, и челяди Словно не бывало. На солдат, и солдатики — Только застонали, Ушли в землю!.. Вот так чудо Увидал я, люди! Я гляжу, что дальше будет, Что же делать будет Медвежонок мой? Стоит он, Печальный, понурый. Эх, бедняжка!.. Куда делась Медвежья натура? Тихий стал, ну — как котенок!..  Я расхохотался. Он услышал да как зыкнет — Я перепугался И проснулся… Вот какой мне Привиделся странный, Дикий сон. Такое снится Разве только пьяным Да юродивым. Простите, Сделайте мне милость, Что не свое рассказал вам, А то, что приснилось.

8 июня 1844. С.-Петербург

«В воскресенье не гуляла…»

Перевод М. Комиссаровой

^{121}

* * *

В воскресенье не гуляла, Ниток-шёлку покупала Да платочек вышивала. Вышивая, напевала: «Платочек ты мой вышитый, Узорчатый мой! Вышиваю для подарка, Поцелует милый жарко, Платочек ты мой, Раскрашенный мой! Пусть увидят утром люди — Сироте платочек будет Узорчатый мой, Раскрашенный мой! А я косу расплетаю, С милым-суженым гуляю, Долюшка моя, Матушка моя!» Так вот шила, вышивала И в оконце взгляд бросала: Что, не слышно круторогих? Не идет чумак с дороги? Он идет из-за Лимана С чужим добром, бесталанный, Чужих волов погоняет, Погоняя, напевает: «Доля моя, доля! Что ж ты не такая, Как вон та, чужая? Пью ли я, гуляю? Силы ль не хватает, Или к тебе дороженьки Я в степи не знаю? Иль тебе своих подарков Я не посылаю? Одарю дарами — Карими очами. Молодую мою силу Богачи купили; Может, без меня невесту С другим обручили… Научи же меня, доля, Гулять научи!» И заплакал горемыка, Степью идучи… Ой, заухал серый филин В степи на могиле. Загрустили чумаченьки, Тяжко загрустили: «Атаман, дай позволенье Здесь остановиться И товарища снести нам В село причаститься!» Грех простили, причастили, Гадалку спросили, — Все напрасно! С горемыкой В дорогу пустились. То ль работа задавила Молодую силу? Неусыпная ль кручина С ног его свалила? То ли люди так хотели, Чтобы молодому На возу приехать с Дона^{122} Мертвой кладью к дому? Думал хоть бы повидаться С невестой своею, Да не вышло. Схоронили — И кто пожалеет? Поставили товарищи Крест над сиротою, Разошлись… И, как былинка, Как лист за волною, Ушел казак прочь со света, Все забрал с собою… А где же тот узорчатый Вышитый платочек? Где ж веселая такая Девушка-цветочек? На кресте могильном ветер Платок развевает, А невеста в темной келье Косу расплетает.

18 октября 1844

С.-Петербург

«Что же мне так тяжко…»

Перевод Е. Благининой

* * *

Что же мне так тяжко? Отчего так больно? Что бедное сердце рыдает, кричит, Как дитя?… О сердце, перестань, довольно! Что тебя тревожит, гложет и томит? Голод, или жажда, или спать ты хочешь? Засни, успокойся, замолкни навек!.. Открыто, разбито… А злой человек Пускай сатанеет. Закрой, сердце, очи!..

13 ноября 1844

С. П. Б.

«Зачаруй меня, волшебник…»

Перевод П. Семынина

^{123}

* * *

Зачаруй меня, волшебник, Друг мой седоусый! Ты закрыл для мира сердце, Я ж еще боюся, — Страшно мне дотла разрушить Дом свой обгорелый, Без мечты остаться страшно С сердцем опустелым. Может, явится надежда С той живой водою, С той целительной отрадой — Светлою слезою. Может, сжалится, вернется Вновь на пепелище, И хотя б внутри побелит Темное жилище, И натопит, обогреет, И огонь засветит; Может, раз еще проснутся Мои думы-дети. Может, с ними, как бывало, Помолюсь, рыдая, И увижу солнце правды Хоть во сне, хоть краем!.. Обмани, но посоветуй, Научи, как друга, Что мне, плакать, иль молиться, Иль виском об угол??!