Кодекс скверны. Разжигая Пламя
Шрифт:
«Никто не посмеет тронуть тебя даже пальцем, моя маленькая! Мы сбежим, только ты и я, плевать на остальных.»
Бесшумно забравшись на своё место, он накрылся с головой, радуясь, что удалось остаться незамеченным. Стоило только закрыть глаза, как он тут же провалился в тяжёлый, тягучий как смола сон.
***
– Только не говорите, что поверили ублюдку, – Шед сложил руки на груди и прислонился плечом к дверному косяку.
– Не мелите чепухи, – отозвался Корнут, выдвигая ящик стола. –
– Я бы мог развязать ему язык.
– Мне это и не нужно. Вряд ли этому выродку известно хоть что-нибудь ценное.
Шед озадаченно почесал затылок:
– Тогда для чего весь этот спектакль, господин советник? Я целый день проторчал в этом чёртовом подвале, даже пожрать толком не удалось.
Корнут покрутил в пальцах пузатый мешочек, под завязку набитый золотыми, и бросил детективу. Тот ловко перехватил его на лету и торопливо сунул в карман куртки.
– Узнаешь в своё время, – Корнут устало опустился в кресло. – А пока свяжись с Брайаном. Пусть выдаст тебе стрелу из своей хвалёной коллекции. Припрячь её в надёжном месте, скоро понадобится. И поторопись с поисками, я должен знать всё об этом клятом Исайлуме.
Глава 3
В окно настойчиво постучали. Потом ещё раз. Сон уже пропал, но открывать глаза не хотелось. Керс повернулся к стене и накрылся покрывалом с головой. После ночной попойки единственное, чего хотелось – тихо сдохнуть.
Забарабанили ещё сильнее, но он стойко продолжал прикидываться трупом.
От открытой двери потянуло морозом, послышались лёгкие шаги, совсем рядом скрипнула половица. Надежда, что незваный гость проявит сочувствие и по-тихому отвалит, быстро испарилась – видимо, о сострадании в Исайлуме и не слыхивали.
– Доброе утро, златоглазый! – покрывало грубо сдёрнули.
Опять эта заноза! Хорошо, что поленился ночью портки снять, неловко бы как-то вышло, ребёнок всё-таки.
– Отвянь, малявка, – Керс уткнулся лицом в подушку. – Дай поспать.
– Вождь твой приехать, тебя звать, – обиженно сообщила Агот.
Чёрт, как невовремя! Новость, конечно, отличная, но толку от него сейчас меньше, чем от хромой кобылы. Проклятый арак, гореть ему ярким пламенем.
Керс с трудом поднялся, стараясь сосредоточить взгляд на одной точке. Мысли в голове дребезжали, как поджаренные семена в уруттанских погремушках, а в горле пересохло, что в Мёртвых Пустошах под палящим солнцем.
Глаза девчонки коварно заблестели, и она оглянулась на стол. Кувшин с водой, раскачиваясь, поднялся в воздух, медленно подплыл к Керсу и завис над головой.
– Пить хотеть, да? – с невинной улыбкой спросила Агот.
– Хотеть, хотеть, – передразнил он. – Давай его сюда!
– Держи! – сосуд наклонился, и всё содержимое выплеснулось ему прямо на голову.
– Ну шельма малая! – беззлобно прорычал Керс и, поймав за рукав уже норовившую смыться проказницу, подхватил её на руки.
Кувшин, грохнувшись на пол, разлетелся на части.
– Отпусти! – заверещала Агот.
Не
– Что, мать вашу, здесь происходит?! – подскочил ничего не соображающий спросонья Бродяга.
– Утренние процедуры, – пояснил Керс и, распахнув дверь, вышел на крыльцо.
– Отпусти, я сказать!
– Ну ладно, сама напросилась.
С визгом Агот рухнула в сугроб и, отряхиваясь от снега, принялась бранить его на уруттанском. Хмыкнув, Керс уклонился от снежка и закрыл дверь изнутри.
– Севир вернулся.
Бродяга потёр ладонями заспанное лицо и, кряхтя, принялся одеваться.
– Чёртов арак, в последний раз пью эту дрянь. Клянусь всеми шестью пальцами моей правой руки!
– Где-то я это уже слышал.
– Этот раз точно последний! – прозвучало это как-то неубедительно, да и сам Бродяга вряд ли верил в сказанное.
Керс наспех оделся и вышел из дома. Агот, переминаясь с ноги на ногу, подстерегала его у крыльца. Щёки её пылали, глаза задорно поблёскивали. В раскрасневшихся от мороза руках она мяла снежок, уже превратившийся в ледышку.
– Слушай, не до твоих игр сейчас, – Керс упреждающе поднял ладонь. – Севир у себя?
Девчонка тяжело вздохнула и отшвырнула ледяной «снаряд».
– Ага. Я тебя провести, – утопая в снегу по колено, рыжеволосая резво поскакала по сугробам.
Уже остановившись у самого большого дома, она вдруг смерила Керса задумчивым взглядом:
– Орм сказать, ты отметиться тьмой. Как это?
– А мне откуда знать! Вот у него и спроси.
– Он сказать: «держись подальше от этого танаиш», – заговорчески зашептала малявка. – Но я не хочу! Я понимать, он просто бояться за меня.
– Может, тебе всё-таки стоит его послушаться?
– Нет, златоглазый, ты мне нравиться! Хочу дружить, хочу научиться говорить хорошо. Ты меня учить будешь.
Керс озадаченно посмотрел на девчонку. Упрямо вздёрнутый носик, усыпанный веснушками, раскраснелся от мороза. Губы плотно поджаты, а в глазах даже не вопрос – требование.
Ну и чего она прицепилась к нему! Агот, конечно, забавная, и он даже немного привязаться к ней успел, но, если шаман прав и ей грозит опасность, будет безрассудно с его стороны позволить девчонке ошиваться рядом. Хотя она не из тех, кто так просто отстанет. Да и что может с ней произойти здесь, в Исайлуме?
– Ладно, я подумаю, – буркнул он и, приоткрыв дверь, оглянулся. – Возвращайся в юрту, околеешь же. Потом ходи-выслушивай за тебя…
Изначально этот дом строился как гостевой. В нём местные планировали временно заселять новоприбывшие семьи, но в итоге он в основном пустовал. Отказавшийся от собственного жилья Севир позже занял в нём одну из комнат, и с тех пор повелось, что так и не пригодившееся здание стало чем-то вроде регнумского Сената. Здесь проводились собрания, строились планы на будущее и даже иногда организовывались застолья в честь какого-нибудь праздника, которых у осквернённых, в общем-то, и не было. Приходилось выдумывать.