Кофе и мёд

Ролдугина Софья Валерьевна

«Служанку явно не в подвалах Управления спрятали», — промелькнула мысль, и мною овладело любопытство: неужели маркиз покажет, пусть и вынужденно, одно из «осиных гнёзд»?

Наконец машина остановилась у неприметного особняка, зажатого между зданием банка и почты.

— Прибыли, — сообщил негромко Мэтью. — Я провожу вас внутрь. Дело не займёт больше получаса, смею надеяться.

— Да, да, — кивнул дядя Клэр, опять отвечая и за меня тоже. И пробормотал загадочно: — Надо же, не думал, что вернусь сюда…

Пока мы ехали, густой

туман превратился в дождь, настолько мелкий, что он едва ли не зависал в воздухе. Уже не верилось, что ещё несколько недель назад Бромли укутывали ослепительно-белые снега. Столица, подобно молодой супруге, несчастной в браке, сменила подвенечный наряд на грязно-коричневые повседневные одежды. Сейчас, впрочем, это было нам только на руку: сложно рассмотреть кого-то на фоне тротуаров и земли, тогда как сугробы даже ночью превращают людей в чётко выписанные буквы на чистом листе… если, конечно, рядом находится тот, кто умеет читать.

Обставлен особняк был скудно и скучно. Я увидела только холл, совершенно пустой, с голыми стенами, и часть гостиной через приоткрытую дверь, а затем мы спустились в подвал. Подземные помещения оказались куда больше и мрачнее. Они немного напоминали коридоры Управления спокойствия со множеством кабинетов и небольших залов. А ещё ниже располагались самые настоящие камеры.

Туда-то Мэтью нас и повёл.

Если наверху я заметила только трёх сотрудников, «дворецкого» у входа и двух джентльменов в гостиной, то внизу их было гораздо больше. Четверо на этаже с кабинетами и залами, причём один из них — вылитый бродяга, в гнилых лохмотьях и с запахом под стать. А камеру служанки стерегли сразу двое, и ещё кто-то находился в другом конце коридора, за поворотом: по стене скользнула тень и исчезла.

Обменявшись кивками со стражами, Мэтью позвал:

— Сюда, — и отпер замок.

За нею оказался маленький тёмный коридор и ещё одна дверь. К слову, изнутри её, как и первую, открыть было невозможно — ни замочной скважины, ни щеколд, просто дерево, обитое железом.

— Неужели она так опасна? — тихо спросила я Мэтью.

— Здесь бывают разные постояльцы, — улыбнулся он и вошёл в камеру первым, затем обернулся — и пригласил нас с Клэром.

Служанка находилась в помещении не одна. Она сидела на лавке, босая и одетая лишь в блузу и нижнюю юбку. На полу стояла лёгкая деревянная пиала с водой. Два ярких фонаря располагались так, что весь свет падал на женщину, а её собеседники оставались в тени. Маркиза я узнала сразу; он сидел на стуле, положив трость поперёк коленей. Но второй мужчина, высокий и плечистый, никогда прежде мне не встречался. Когда мы вошли, он ни на мгновение не отвёл глаз от заключённой.

Маркиз же повернулся, кивнул в знак приветствия и негромко спросил:

— Итак?

Одного взгляда на женщину хватило, чтобы вынести вердикт.

— Это она, — уверенно ответила я. — Та же, что была на маскараде.

— И её же опознали как спутницу алманца у гадалки, — задумчиво

кивнул дядя Рэйвен, не уточняя, кто именно. Речь, вероятно, шла об Элейн; не исключено, что она побывала здесь раньше меня. — Кто ваш наниматель? — обратился он к служанке, и от его голоса, холодного и приглушённого, почему-то накатила волна ужаса.

Мэтью ненавязчиво подтолкнул нас к выходу. Клэр подчинился сразу, а я застыла, не в силах сделать шаг. И не только из-за маркиза, явившего наконец свою пугающую сторону, а потому что дышать вдруг стало нечем. Я смотрела на служанку — и ощущала нарастающую боль в груди. Вроде бы непримечательное лицо, каких в Бромли тысячи: широкий лоб, слегка выпуклые светлые глаза, остренький нос, подбородок с ямочкой. Но за этим обликом проступало что-то иное, некая тень. Уже знакомая, мёртвая…

…мёртвая?

— Когда вы связались с ним? Ты и Финола?

Мой голос прозвучал до странного высоко и звонко, однако служанка явно узнала его. Она вскинула голову и уставилась на меня так внимательно, словно никого, кроме нас двоих, в камере не было.

— С кем?

Говорила женщина так же бесцветно, как и выглядела. Но глаза её стали вдруг чёрными, точно тьма зрачков разлилась до самых ресниц. Восприятие точно раздвоилось. Я видела одновременно двух служанок: одну сломленную, а другую — уверенную в себе и в своей победе.

— Ты знаешь, с кем. С колдуном.

Плечистый мужчина шагнул было ко мне, однако маркиз остановил его жестом. Остальные напряжённо замерли — и Мэтью, и Клэр. Я не могла их видеть, но ощущала чужую неподвижность, как другие чувствуют тепло или холод. В ушах звенело; стремительно надвигалось беспамятство, как волна.

Служанка беззвучно рассмеялась. Во рту у неё не хватало зуба; кажется, дыра образовалась совсем недавно, десны ещё кровоточили.

— С которым? Их двое.

— С мёртвым, — сказала я твёрдо. Голос дрожал, но страха не было и в помине.

— Они оба мертвы, — хихикнула женщина и тронула языком воспалённое место на десне, точно пробуя боль на вкус. — Оба мертвы и оба наши. Ты тоже скоро умрёшь.

Воздуха не хватало уже отчаянно; камера плыла, раскачиваясь, как плот на волнах.

Сон и обморок так похожи… или нет?

— Тут ты ошибаешься, — ответила я негромко. — Один из них жив. И ни тот, ни другой вам не подвластны, что бы ни говорила Финола Дилейни.

Лицо служанки исказилось от ярости, и тень стала отчётливее.

— Замолчи! Замолчи! Она никогда не ошибается! Хозяйка не ошибается!

А я вдруг поняла — и позвала, тихо и мелодично, словно колыбельную выпевая:

— Абени. Ты ведь здесь, Абени?

Женщина шарахнулась, вжимаясь спиной в стену. Лицо совсем почернело, и черты поплыли.

— Нет, не здесь, — лукаво откликнулась она.

До обморока оставался один шаг — и последний вопрос. Побледневший как мертвец маркиз Рокпорт, и Клэр, удерживающий меня за плечи… Ничего уже не имело значения.