Когда боги рыдают
Шрифт:
Братки съезжались долго. Последние двое прибыли только во втором часу ночи, и то после повторных звонков.
У Пискаря никто трубку не берёт, - констатировал Гугнивый.
Опять, небось, в загуле, хрен лысый, - пробурчал Качок.
Дождётся он у меня, - сказал главарь.
– Откручу ему голову собственными руками...
Критически оглядев бойцов, он отсеял двоих, которые от выпитого едва держались на ногах. Затем он и остальные семеро расселись по двум "Жигулям" и покатили в Подмосковье.
По дороге
Гуг и Качок, мента поручаю вам, - говорил Габай, вертя руль.
– Мочить его, наверно, не стоит. Только пригасите слегка, чтоб не хрюкал.
Сделаем как надо, - братки самодовольно ухмылялись.
Свет фар вспарывал ночную темноту. В разрывах облаков показывалась ущербная луна, заливая серебристым сиянием мокрые после дождя деревья, поля и дорогу, и снова скрывалась.
Во дворе папанинской избы всполошились собаки, залаяли на подъехавшие машины. В окне зажёгся свет и на крыльцо вышла вдова в своём неизменном платке, накинутом поверх ночной сорочки. Она зевала, протирала сонные глаза и вглядывалась в приезжих.
Лида, мы это, встречай!
– крикнул Габай, проходя в калитку.
Она прикрикнула на собак и ушла в дом. Габай, а вслед за ним братки, поднялись на крыльцо.
В доме везде уже горел свет. Лидия переоделась в тёмное, подобающее трауру платье и снова явилась к гостям, держа в руках бутылку с самогоном и стакан. При взгляде на её морщинистое старушечье лицо с жёлтой нездоровой кожей и круглыми, как у рыбы глазами, нетрудно было понять, почему Папанин завёл себе любовницу. Чрезмерное пристрастие к спиртному и больная печень состарили женщину раньше времени. Она и сейчас стояла на ногах не слишком твёрдо.
Я как чувствовала, что ты приедешь, - сказала она заплетающимся языком, уставившись на Габая.
– Вот, даже выпить тебе оставила. Мы тут с дедом поминали нашего Славу...
Сейчас не до выпивки, - Габай прошёл в комнату.
– Дело у нас есть, только не к тебе. Где тут у Папани телогрейки и спецовки старые? Тащи всё сюда!
Спецовки?
– удивилась она.
– Да с чего бы это?
Поменьше вопросов!
Братки по-хозяйски расхаживали по дому. Кто-то, несмотря на запрет главаря, всё-таки приложился к бутыли, кто-то доел закуску, оставшуюся на столе. Гугнивый незаметно от хозяйки раскрыл платяной шкаф и быстрыми движениями бывалого домушника перебрал
Габай велел братве переодеться в старьё и сделать из старых шапок и чулок маски.
Надо спрятать свои рожи, а то ещё узнают, - объяснил он.
В дальней комнате проснулся старик - отец покойного Папанина. Как был, в одних трусах, худой как жердь, весь синий от многочисленных лагерных татуировок, он высунулся из дверей и уставился на пришельцев близорукими глазами.
Лидка, - крикнул он, - это кто ж такие? Опять менты?
Свои, - отозвалась хозяйка.
А я думал, шмон.
При нём милиция уже дважды проводила обыск в доме Папаниных, и оба раза ночью. Только разглядев ближайшего к себе братка, примерявшего драный, пропахший псиной тулуп, старик окончательно уверился, что это "свои".
Габай, что ль, подвалил?
А то кто же, - отозвался главарь.
– Как жизнь, дед?
Да какая тут жизнь...
– тот продолжал вглядываться в гостей.
– А Николка с вами?
Нет, не с ними, - ответила за Габая Лидия.
А я думал, с ними, - сказал дед.
– Куда же он, чертяка, делся?
Лидия обернулась к Габаю.
А правда, куда? Уже пятый день носа не кажет.
Да по бабам ходит, - сказал Гугнивый, занятый вырезанием в чёрной вязаной шапке дырок для глаз.
Или опять запил, - прибавил Габай.
– Валяется где-нибудь под забором... Ничего, найдётся. Не маленький уже.
Сын Папанина, Николай, неоднократно просился в банду, но Габай ему отказывал. Николай был молод и слишком много пил, а главное - от рождения был умственно неполноценным. В таких Габай не нуждался.
Получит он от меня на орехи, как вернётся, - сказала вдова.
В отличие от деда, отсутствие сына её не слишком беспокоило. Николай и прежде пропадал, целыми днями не давая о себе знать, но потом всё равно появлялся.
Она присела к столу, придвинула к себе стакан и бутылку. Дед, держась трясущейся рукой за стену, побрёл в туалет. Вдова со вздохом налила себе самогону.
Николка у нас совсем от рук отбился, - заговорила она с деланным вздохом.
– И в кого он такой непутёвый пошёл...
Дед повернул голову на её голос.
Да в тебя, дуру.
А может, в тебя?
– сварливо возразила Лидия и, выпив, плаксивым голосом завела свою обычную песню, слышанную дедом уже много раз: - Сорок лет, старый, просидел на зоне, а что толку. Даже трусы на тебе и те чужие. Другие с зоны выходят - машины себе покупают, уважаемыми людьми становятся, а ты? Только знаешь самогон жрать. И ещё спрашивает, в кого Колька пошёл. На себя сперва оглянись, а потом спрашивай.
Чеши, чеши языком, больше-то ни на что ума нет, - отозвался дед.