Когда была война
Шрифт:
Та пожала плечами. Через мгновение крик повторился, и они, не сговариваясь, кинулись в глубину дома. В одной из комнат у стены корчилась, обхватив руками живот, беременная девушка. На лице крупными каплями блестел пот, губы побелели, глаза лихорадочно блестели. Лиза растерянно застыла на пороге.
– Хельфен зи мир!
– надломленным шёпотом попросила девушка, увидев её.
– Биттэ зи!
– Кажется, она рожать надумала, - спокойно сказала радистка.
Девушка снова завопила - громко,
Кто-то из солдат догадался позвать военврача, и тот закрылся с девушкой в комнате. Из-за белой деревянной двери продолжали рваться вопли, и Лиза, чтобы не слышать их, вышла во двор. Вечерняя прохлада тут же окутала её приятным лёгким покрывалом.
К утру девушка, наконец, родила, а Лиза получила письмо от Промахновского. Врач вышел из комнаты, пошатываясь от усталости, отёр со лба пот и сердито проворчал:
– Возись тут с этими немками. Понаделают детей от фашистов, а я потом мучайся.
– Вас никто не заставлял, - напомнила ему Лиза.
– Приказали бы оставить её одну? Померла б.
С этими словами он удалился, недовольно бурча себе что-то под нос. Лиза достала из кармана треугольник и развернула. Письмо было написано на хорошей качественной бумаге мелового цвета - видимо, трофейной - и состояло всего из десятка строчек.
"Дорогой мой Лизок. Ты беспокоишься за меня, я беспокоюсь за тебя. Наверное, так будет до тех пор, пока мы не встретимся, но никто не знает, когда это случится. Конечно, хотелось бы побыстрее... Сообщаю тебе, что мы с боями подступили к Вене, и я могу смело предполагать, что скоро наступательная операция будет закончена. Немцы бегут в панике, разгромили мы уже не меньше пятидесяти их батальонов. И это только мы. Беспрестанно думаю о тебе, мысленно составляю письма, иногда даже сочиняю стихи, вот только писать не всегда есть возможность - отсутствует то бумага, то карандаш. Сейчас пишу практически из окопа, на коленке. Улыбаюсь. Потому что в такие моменты мне кажется, что ты рядом. Люблю тебя, моя Лизаветушка!"
Лиза перевернула испещрённый неровным мелким почерком листок и увидела короткую приписку: "Новости иногда с других фронтов быстро доходят. Елесина Витьку (помнишь его?) убили. Где - не знаю. Жаль, не успели мы друг у друга прощения попросить".
В груди внезапно разлилась оглушающая пустота. Лиза медленно спрятала письмо обратно в карман и уставилась перед собой немигающим взглядом. Днём раньше от отца она узнала, что ещё год назад погиб её бывший командир Левашов, а напарница Катя, с которой она начинала свой боевой путь, ослепла - осколки снаряда выжгли ей лицо до костей. Художник "Окопного Орешка", Левченко, был замучен гестаповцами ещё в сорок третьем. В том же году связистка Аня, смешливая курчавая девчонка с весёлым переливчатым смехом и ямочками на щеках, покончила с собой в госпитале после того, как её изнасиловали шестеро немцев. Говорили, что
О её судьбе Лизе стало известно случайно: рассказала соседка по койке, когда она сама лежала с ранением в тыловом госпитале. Перед смертью Аня отдала ей свой маленький кулончик в виде бабочки и попросила вместе с фотографией отослать жениху. По фото Лиза её и узнала, а потом ещё долго не могла поверить, что это правда. Анька, неугомонная, живая, энергичная, полная надежд и далеко идущих планов на будущее, всё стояла и стояла у неё перед глазами, и Лиза никак не могла проглотить ком в горле.
А сейчас все те, с кем она служила, с кем сводила её на одной дороге война, один за другим прошли перед ней. Елесин, Левашов, Левченко, Аня... И она улыбалась в ответ на их добрые улыбки, смаргивая набегающие слёзы. Появилась и Лида. Она склонилась к ней и нежно прикоснулась к щеке полупрозрачными пальцами, а потом растаяла в мгновение ока.
Лиза была абсолютно одна в комнате.
12.
В доме царила напряжённая тишина. Вальтер мерил комнату шагами от стенки до стенки, силясь сообразить, что же делать дальше. Изольда тихо спала на смятой постели, а рядом сопел на подушке новорождённый младенец. Русские тоже спали, только часовой на посту смотрел на Вальтера недобрым взглядом всякий раз, когда тот выходил в коридор.
Он присел на край кровати и всмотрелся в лицо Изольды. Странно, они знакомы чуть больше суток, а ему почему-то кажется, что он несёт за неё ответственность. Оставлять её тут одну с ребёнком, с русскими наедине, было страшно. Но ещё страшнее было оставаться самому. Там, в Кёнигсберге, его родители, сестра Ильзе, и им наверняка требуется помощь. А что, если их убьют? Он никогда не простит себе этого.
Но ведь и Изольду тоже могут убить. У неё полный дом вражеских солдат.
Вальтер глубоко вздохнул и устало потёр лоб пальцами. Может быть, это лишнее беспокойство? В конце концов, они тут уже целый день, а ещё не причинили никому вреда, напротив, - помогли. А то, что часовой зло смотрит... Ну мало ли, может, у него от природы такой взгляд.
Он снова встал и нервно зашагал туда-сюда. За окнами вечерело. Густой сумрак наползал на цветник Изольды, поглощая в себе нежные лепестки ранних роз. Вальтер остановился и, оперевшись ладонями о широкий, давно не крашеный подоконник, стал всматриваться в сгущающуюся тьму. Проснулись сверчки и цикады, и их неумолчное стрекотанье успокаивало его расшатавшиеся, стянутые в тугой комок нервы.
Как же много изменила в нём война! Он уходил на фронт совсем другим человеком - весёлым, оптимистичным. Теперь реальность стала для него другой, тяжёлой и непонятной, обернулась другой стороной. Вальтер внезапно попал в другой мир, где единственной целью было просто спастись. А тот мир, старый, безмятежный и беззаботный, рухнул в одночасье, сгорел, и остатки пепла разметал ветер - словно и не было его. Блистательный Рейх на поверку оказался ужасным государством, строящим свою экономику на крови миллионов безвинных людей.