Когда была война
Шрифт:
– Отставить. Развели тут хрен знает что. Тоже мне, декабристка выискалась, за любимым она в Сибирь...
– Он запнулся, оттянул двумя пальцами воротник нового кителя с погонами.
– В Жиздру собралась.
Так и ничего и не добившись, Лиза отправилась восвояси. Она понимала, что поступает неправильно, и за такие проделки решение о её отправке на фронт могут и поменять, а то не ровен час и под трибунал загремит. Армия не то место, где можно поблажки выпрашивать. Она скрипнула зубами. Придётся ехать туда, куда направили, вариантов нет.
Эшелон шёл почти
***
Когда до Кёнигсберга оставалось около сорока километров, в полку скомандовали привал на полчаса. Лиза с облегчением скинула с плеча винтовку и опустилась на сырую, поросшую первой весенней травой землю. Сладко пахло первыми побегами молодого клевера и расцветающей сирени, а в голубом небе мирно дремали белые облака. Они были похожи на сладкую вату, которой Лизу угощал в детстве отец. По почти незаметной тропинке, что тянулась через поле, юркали жучки и зелёные ящерки, прыгали весело кузнечики.
Лиза вытащила из-за пазухи недописанное письмо и огрызок карандаша. Графитовый грифель последнее время отказывался писать, крошась о бумагу, и буквы выходили неровными и смазанными, как у первоклашки. Хорошо хоть, чистые листы нашлись - "одолжила" старенькая морщинистая фрау из попавшегося им по пути посёлка, а то и писать пришлось бы на обрывке газеты. Бумага была добротной: плотной, отменного немецкого качества, и белой как кость.
Рядом плюхнулся Антон Баташёв, пулемётчик, переведённый совсем недавно из другой части. Обхватив руками свои колени, он задрал голову и мечтательно посмотрел в небо.
– Эх... вот хорошо вот так просто сидеть, да?
– Угу, - промычала Лиза и осторожно коснулась грифелем бумаги. Как и следовало ожидать, тот переломился, и она тихо чертыхнулась сквозь зубы.
– О, письмецо пишете. Так вот у меня карандашик имеется.
– Баташёв извлёк из нагрудного кармана обломок карандаша, по виду мало отличающийся от Лизиного.
– Хорошо пишет. Попробуйте. Он у меня уж год как.
– Спасибо, - пробормотала она.
Писал Баташёвский карандашик и правда лучше, во всяком случае, не ломался. Лиза согнула лист бумаги пополам и положила на колено. Письмо от Промахновского она получила ещё неделю назад, и всё никак не находила времени на ответ. Слегка пожелтевший, потрёпанный треугольничек лежал на дне её подсумка - там же, где и все остальные его письма. Лизе казалось, что они помогают ей, добавляют сил и смелости. И когда волнение снова охватывало её, она вытаскивала их и медленно перечитывала одно за другим, шёпотом повторяя каждое слово. "Встретимся, Лизок, обязательно встретимся. Конечно же", "Я тебе обещаю, что найду тебя после победы", "Ты только там роман с кем-нибудь не закрути, а я тут не закручу". Читая последнюю фразу, Лиза явственно представляла, как уголки его губ приподнимаются в улыбке, а в глазах вспыхивают так хорошо знакомые хитроватые искорки.
К ним подсел ещё один боец - тоже пулемётчик, Игорь Шираза. Чёрные, как смоль, волосы
– Что, товарищ старший лейтенант, милому-любимому пишете?
– дружелюбно поддел он Лизу.
– Не твоё дело, рядовой, - не отрываясь от письма, ответила та.
– Простите, товарищ старший лейтенант, впредь не повторится.
Некоторое время все трое хранили молчание. Солдаты бряцали котелками, хохотали, играли в шашки. Кто-то тоже писал письма, кто-то решил вздремнуть. Затяжные бои на границе Германии унесли почти жизни почти половины полка, и теперь они шли на соединение с тридцать девятой стрелковой дивизией.
– Убило Сашку-то, - снова заговорил Шираза, на этот раз с ноткой грусти в голосе.
– А мы навродь как и подружились с ним. Жалко парня. Двадцать три всего годков-то было.
Лиза вздрогнула.
– Какого Сашку?
– Ну дак Зубкова же, - ответил Шираза.
– Зубков Сашка. Немец в упор расстрелял.
– А-а...
– Лиза прижала ладонь ко лбу и покачала головой. На имя Саша она последнее время реагировала весьма бурно.
– Да, точно.
– Жалко Зубкова, - продолжил Шираза.
– Молодой был, жить да жить.
– Погибнуть за отечество - подвиг, - протянул Баташёв.
– Но жаль, да...
Они снова помолчали.
– А вот ты, Антоха, откуда родом? Я дак с Рязанщины, например.
– Из Крыма, - вздохнул Баташёв.
– Севастополь.
– Ого!
– присвистнул Шираза.
– Чай не наша деревенька-то! Большой город, да море небось близко? Я читал, Крым на море стоит, на этом...
– Он пощёлкал пальцами.
– На Чёрном, во!
– Близко. А ещё много чего у нас есть. Дворцы, заливы, даже вот античный город есть. Херсонес называется.
Шираза задумался на секунду.
– Чудное какое название-то. Херсонес. И звучит-то как ругательство какое...
Баташёв засмеялся.
– Нет. Это достопримечательность. Остатки древнего греческого города.
– Остатки?
– не понял Шираза.
– Енто как? Разрушили город что ли?
– И рассердился: - Немцы поди, скоты такие! Головы бы им всем да поотверчивать!
– Не немцы, - принялся объяснять Баташёв.
– Его время разрушило. Херсонесу шесть тысяч лет. Развалины одни и стоят.
– А-а-а! Ну дак и у нас в деревне развалин полно всяких разных. Дома да баньки старые, сараи - сколь угодно! Идёшь, глядишь, тут развалины, там развалины...
Баташёв весело расхохотался.
– Не понял ты, дядь Игорь. Античные это развалины. Есть разница между обычными и античными.
– Да какая уж разница-то!
– насупился Шираза.
– Развалины они и есть развалины.