Когда цветут камни
Шрифт:
Надя перевела дыхание, снова одернула гимнастерку.
— Ну, кто там? Входите!
Решимость оставила Надю. Она чувствовала, как дрожат ее пальцы. Надо было сразу же войти, при первом его оклике, а теперь в голосе Максима слышится раздражение. Войти? Или притаиться и подождать Мишу?
Послышались шаги. Дверь распахнулась.
— Кто тут?.. А-а, Надя! Входи, входи…
Максим отступил на шаг, и огонь походной лампы осветил его лицо.
«Как он осунулся, устал, а сам улыбается. Да, да, улыбается. Это потому, что не хочет показать, как он изнурен бессонницей и
— Я… принесла вам…
— Знаю. Лекарство? Проходи, чайком угощу.
— Ой, правда, очень хочется чаю… Но сначала дайте проверю пульс…
— Пожалуйста, — Максим протянул Наде свою руку, положил ее нерешительные пальцы себе на пульс. — Считай. Постоянный — шестьдесят четыре удара в минуту. Хворать не собираюсь.
Подсчитывая удары ритмичного, большого наполнения пульса, Надя чуть не сбилась со счета. Нет, в самом деле сбилась. Это потому, что смотрела Максиму в глаза. Начала считать снова. Обняв за плечи, он привлек ее к себе. Она не сопротивлялась. Не могла сопротивляться. Ее голова коснулась его груди.
— Максим… — прошептала Надя. — Я все время… все время думаю о тебе…
— Знаю, — ответил он и охватил лицо Нади своими большими ладонями. — Знаю, — повторил он, целуя ее в губы, щеки, глаза.
Между тем Миша нашел Вербу на берегу оврага, где расположилась минометная батарея. Задохнувшись на бегу, Миша долго не мог произнести ни слова. Он не, знал, как ему поступить: звать ли замполита к командиру полка, у которого сейчас Надя, или найти какой-нибудь повод, чтоб замполит немного задержался.
— Ты за мной? — спросил Верба.
Миша еще не успел решить этот вопрос и не торопясь стал рассказывать Вербе, как сегодня днем командир полка размешивал в стакане сахар химическим карандашом, хотя на блюдечке лежала чайная ложечка.
— Что бы это значило? Отчего это с ним?
— Отчего… Думает много.
— А почему такой сердитый? Почему в эти дни кидается на всех как зверь? Не знаешь, с какого боку подойти.
— Дивизия кровью истекает. У командира сердце такое, тяжко переживает беду соседа. Вот и ругается. Вижу, и тебе сегодня влетело.
— Мне-то, может, влетело не зря. Только вы, пожалуйста, не слишком торопитесь к нему.
— А в чем дело? Он занят?
— Когда я пошел за вами, он… собирался, кажется, отдохнуть… — Миша замялся. — Велел вас предупредить: завтра рано утром вам надо быть в Мюнхенберге.
— Знаю.
И тогда Миша, вздохнув, сказал:
— Там… Надя…
— А-а… Ну, вот что, Миша, я пока задержусь в штабе…
— Хорошо, я вас здесь подожду.
Утром чуть свет Максим Корюков и Верба подъехали к юго-западной окраине Мюнхенберга. Над городом кружили «юнкерсы» и «мессершмитты», сбрасывая зажигательные бомбы, затем начала обстрел дальнобойная артиллерия, расположенная где-то под Берлином. Жители Мюнхенберга, оставшиеся в своих домах, не увидели восхода солнца: улицы заволокло дымом, центр города утонул в море огня — ни проехать, ни пройти. Лишь смельчаки шоферы, доставлявшие на огневые позиции снаряды и мины, да офицеры
И так же, не обращая внимания на пожар, перебирался сюда командный пункт и первый эшелон штаба армии. Бугрин решил приблизить свой штаб к району главных боевых действий, хотя отдельные полки левого фланга отставали от основных сил.
Бугрин был уверен, что ночью Мюнхенберг будет взят. Так это и случилось. Корюков и Верба нашли командный пункт армии в кирпичном сарае на юго-западной окраине города. Здесь же разместилась оперативная группа танковой армии.
— Товарищ генерал, — по вашему вызову… — начал было докладывать Корюков. Но генерал махнул рукой:
— Подождите тут…
Рядом с Бугриным сидел командующий танковой армией.
Верба потянул Корюкова в сторону, и они стали молча наблюдать за происходящим.
Два командира склонились над картой: танковые соединения, ринувшиеся в прорыв после взятия Мюнхенберга, снова наткнулись на сильное сопротивление противника.
Перед выходом на шоссе Кюстрин — Берлин сплошные засады фаустников, на борьбу с которыми надо немедленно выдвигать стрелковые части. Танки остановились. Казалось бы, в этих условиях полк Корюкова немедленно получит задачу. Но Бугрин будто забыл о существовании такого полка. Забыл и о том, что по его вызову Корюков и Верба явились.
— Даю тебе для прикрытия танков еще одну дивизию, — сказал Бугрин командующему танковой армией.
— Только одну?
— Одну, одну, больше не могу. Вот слышишь, как кричат мои левофланговые?..
В самом деле, полевой телефон не умолкал. Наконец Бугрин приложил трубку к уху и, не дослушав, ответил:
— Знаю… держись. Что?.. Не дам. У тебя есть своя дивизионная артиллерия. Используй каждый ствол на полную мощность.
Вошел начальник штаба и доложил, что из района Неймалиш выдвигается до четырех полков пехоты с артиллерией. Вероятно, это усиленная дивизия.
— Какая там дивизия, паршивенький полчок с пушчонками без снарядов, — прервал Бугрин начальника штаба, хотя знал, что в районе Неймалиш действительно количество войск больше дивизии. — Куда они направляются?
— На Берлин.
— На Берлин!.. Не пускать. Передайте Пожарскому: не пускать этих паршивцев в Берлин. Завернуть…
Вбежал оперативный дежурный и сообщил, что дорога, ведущая от Мюнхенберга к окружной берлинской автостраде, куда прорвались авангардные части армии, перехвачена контратакующими слева батальонами противника. Начальник оперативного отдела попал под пулеметный обстрел: шофер ранен, машина в пробоинах.
— Это случайность, — сказал Бугрин, — сейчас еду на НП и посмотрю, что там за перехват.
И опять тревожный звонок телефона.
— Да… Не преувеличивай. По лесу бродят одиночки и от скуки постреливают, а ты принял их за контратакующие батальоны… Заворачивай их обратно во Франкфурт и продвигайся вперед. Да, да, вперед.
— Значит, левый фланг у тебя в самом деле почти открыт? — вставая, спросил командующий танковой армией.
— Как видишь. И больше одной дивизии не могу дать, не проси.