Когда цветут камни
Шрифт:
— Ладно, хватит мне пока одной, — согласился командующий танковой армией и вышел.
— Ну, а вы что прижались к стене, как отомкнутые штыки? — спросил Бугрин, наконец взглянув на Корюкова и Вербу.
— Прибыли получить боевую задачу, — ответил Корюков.
— «Задачу»… Вот съезжу на НП, посмотрю, далеко ли до Берлина, а пока погуляйте по Мюнхенбергу.
Корюков и Верба вышли от Бугрина, недоумевая, как это можно командиру и замполиту полка слоняться по городу в такое время.
К сараю подъехал генерал Скосарев. Корюков и Верба отдали ему честь. Он ответил им отмашкой руки: рука с трудом дотянулась до подбородка и скрылась под плащпалаткой. За эти дни Скосарев как-то сник, потускнел. И Верба знал почему.
Софья Сергеевна слишком увлеклась трофеями. Об
Сейчас Скосарев приехал к Бугрину поделиться мыслями о наступлении и между делом узнать, для чего командующий фронтом запросил, как стало известно Скосареву, его личное дело. Ведь у него по служебной линии только положительные характеристики. Он питал надежду, что все обойдется.
Бугрин выслушал Скосарева. Когда они подошли к машине, сказал:
— Сахар колют с гладкой стороны, дерево — с вершины.
— Не понимаю.
— Я и боялся, что ты не поймешь. А знаешь, что это значит для армии, когда заместитель командующего во время боя едет в штаб фронта защищать какую-то бабу?
— Не продумал, говорю тебе как другу…
— Тебя беспокоит, что противник, — продолжал Бугрин, — перенял у нас тактику «активной обороны». Это не страшно. Мы сами выдумали такую формулу, чтобы оправдать свои провалы, когда «активно оборонялись» от Бреста вплоть до Москвы. Ну и они теперь выдумывают.
— Однако совершенно ясно, что в район Франкфурта стянуто до тридцати дивизий противника, а сейчас эти дивизии активизируются, — напомнил Скосарев.
— Не активизируются, а пытаются вырваться из мешка. Жаль, что там только тринадцать, а не тридцать. Впрочем, когда зацепимся за Берлин — все прояснится. Оставайся в штабе и продолжай работу.
Шофер нажал на газ, и машина рванула вперед.
Бугрин, чувствуя, что Скосарев провожает его осуждающим взглядом, подумал: «Неудачно складывается у него служба в конце войны. И вся беда, вероятно в том, что он верит только в свои способности. Эх, друг, друг!»
Когда Скосарев пришел в армию вместо генерала Позднякова, назначенного с повышением в штаб фронта, Бугрину показалось, что он и Скосарева сможет рекомендовать в случае перестановки на свой пост командующего гвардейской армией.
Чего греха таить, кто из нас, из военных, кроме солдат, не думает о продвижении по должности и о повышении в звании? Это естественно: с годами приобретает человек командный опыт, расширяет жизненный кругозор.
«Ты помогал мне, хорошо помогал в налаживании работы транспорта, в доставке горючего, боеприпасов, соседние армии сидели без снарядов, переживали патронный голод, а мы жили в достатке даже в то время, когда армия ушла от своих баз… Тогда мне показалось, что ты — незаменимый человек. А теперь просишь поддержать тебя. Но сложное это дело — держать на ногах того, кто предпочитает ползать. В разгар таких событий надо, проявляя максимум инициативы, решительности, творчества помогать командирам соединений продвигаться вперед. А ты… Да, кажется, напрасно я просил маршала оставить тебя до конца сражения в армии. Заступился! Дескать, при чем тут Софья Сергеевна, он сам по себе инициативный генерал, дни и ночи в войсках… Похвалил, что называется, на свою голову! Побоялся сор из избы выносить: «В руководстве гвардейской армии всегда порядок и все хорошо». Похвалился, а теперь молчи вроде того мужика, что хвалил коня, а в гору воз на себе тащил. Тьфу!..»
Сплюнув, Бугрин крикнул шоферу:
— Жми, жми!..
Он торопился поспеть к наблюдательному пункту, в район действия главных сил армии, ибо знал, что противник, перехвативший дорогу к штабу левофлангового корпуса, может оседлать и проезд к наблюдательному пункту; тогда увязнешь здесь минимум на полдня и не будешь видеть, что делается на главном направлении.
«Бой в глубине
Правда, здесь, под Берлином, — возразил себе Бугрин, — вырываться на маневренный простор некуда: вклинились в сплошную массу оборонительных сооружений, а впереди стены города, руины.
Армия действует на главном направлении основной группировки войск фронта. Девять дивизий, усиленных полками и даже бригадами РГК, танками, самоходными установками, специальными частями и подразделениями инженерного обеспечения, плюс дивизионы орудий большой мощности — дивизионы прорыва, не говоря уже о частях и соединениях, предназначенных для поддержки пехоты и танков с воздуха — штурмовая и бомбардировочная авиация. Все это, вместе взятое, ставит в центре руководства командира общевойскового соединения, который обязан управлять этими силами на поле боя так, чтоб ни одна единица не оставалась без внимания и без дела, как фигуры хорошего шахматиста на шахматной доске: пешки, слоны, кони, ферзь и даже малоподвижные ладьи, взаимодействуя между собой, усиливают одна другую и тем обеспечивают прорыв в стан обороняющегося короля. Наблюдая за решениями командиров дивизий, командарм освобождает себя от мелочной опеки над ними, а лишь влияет на развитие обозначившегося успеха и не допускает утраты инициативы.
Разумеется, когда армия ведет боевые действия в глубине сплошной обороны противника и встречает возрастающее сопротивление с опасными контратаками на флангах, возможны серьезные осложнения: войска могут застрять, увязнуть, как большие косяки рыбы в становых сетях. В таком случае командарм должен раньше других почувствовать такую опасность и предотвратить самоувлечение войсковых командиров, занятых решением локальных задач. Предотвратить решительным вмешательством в замыслы командиров и, взяв на себя всю ответственность за непредвиденные потери, за ломку ранее утвержденных планов и схем взаимодействия, сконцентрировать усилия войск на решающем направлении. Пусть это будет сопряжено с непониманием нового замысла — каждый командир дивизии считает, что он ведет бой на самом трудном и самом важном участке! Зато потом, когда обозначится новый успех, все встанет на свое место, придет понимание, возродится инициатива. Где же в этот момент находится командующий армией? Конечно там, где сосредоточиваются усилия для решающего удара. И чтоб командиры дивизий и полков не оглядывались — где командарм, — он обязан находиться именно на том участке, где должен обозначиться успех». В разгар сложной операции, по мнению Бугрина, и командующий войсками армии обязан умело рисковать собой, а не только рисовать стрелы на картах и объявлять волевые распоряжения. В нем издавна уживались солдат и полководец: в первом — храбрость, во втором — мудрость.
И едва успел Бугрин проскочить в долину картофельных посадок и выехать в сосновый бор, что тянется от Одера к окружной берлинской автостраде, как слева застрочили пулеметы.
— Жми на всю! — крикнул он шоферу, пригнувшись.
Благо, в бору еще не рассеялся туман, и фольксштурмовцы плохо владели пулеметами. Им удалось повредить только один скат и радиатор вездехода.
— У них еще сохранилась собачья повадка — кусать убегающих. Жаль, что со мной не было хотя бы взвода автоматчиков, — сказал Бугрин, прийдя на командный пункт действующего на главном направлении корпуса.