Когда цветут орхидеи
Шрифт:
Его губы проложили дорожку поцелуев по ее шее, и он сместился чуть ниже. Маленький твердый сосок попал в плен его языка, пока ладонь ласкала и поглаживала вторую грудь. Ханна издала блаженный стон и выгнула спину, ее руки инстинктивно впились в его волосы. Тем временем, язык ласкал уже вторую грудь. Жаркие поцелуи покрыли плоский живот и, чем ниже он опускался, тем сильнее она извивалась на простынях.
Его рука быстро нырнула между ее ног, Ханна вскрикнула и приподнялась на локтях, глядя на него.
– Просто расслабься.
Продолжая
Калеб лег рядом с ней, крепко прижав ее к своей груди и слушая, как постепенно успокаивается ее учащенное дыхание. Его собственное тело настойчиво требовало разрядки, но он смог обуздать свое желание. Ещё слишком рано.
Когда он накрывал их обнаженные тела одеялом, Ханна уже крепко спала, тесно прижавшись к нему. Что ж, впереди у него еще много времени в ее компании, похоже, что другого выхода у него просто нет. Погружаясь в глубокий сон, он улыбался.
Пробуждение его было уже не таким сладким.
Во-первых, у него жутко болела голова, и пересохло во рту.
Во-вторых, неудовлетворенное желание все еще сильно ему досаждало.
В-третьих, кто-то настойчиво стучал в его дверь, и проклятия, которые он посылал в ответ, совсем не прогоняли визитера.
– Да, в чем дело?!
Его камердинер просунул голову в дверной проем.
– Ваша светлость, извините, прислали срочную записку из парламента. Требуют вашего присутствия. Нужно быть через час.
– Только этого не хватало, - морщась от головной боли, он встал с кровати. Кстати, Ханны в ней уже не было, он смутно помнил, как она выскользнула из его объятий, уходя к себе, и невольно улыбнулся.
Камердинер, Жан, от взора которого не укрывалось ни что и никогда, удивленно приподнял брови.
– У вас, судя по всему, была хорошая ночь, я пол утра собирал вашу одежду по всему дому.
– Утро у меня уже не такое хорошее. Принеси мне кофе, завтракать я не буду, и спроси у миссис Дикенсон какую-нибудь настойку от головной боли.
Калеб в простыне прошел в ванную комнату. Погружаясь в теплую воду, он ощутил приятное чувство блаженства.
После ванны он почувствовал себя гораздо лучше, а когда Жан принес странный напиток темно-зеленого цвета, который попахивал виски и заставил выпить весь до конца, ему стало вообще хорошо. Головная боль
– Герцогиня уже встала?
– Да. Она и все три мисс уже уехали в картинную галерею. Выставляется какой-то модный художник. Вечером маскарад у леди Баво, вы пойдете?
– Да. Конечно, пойду, приготовишь мой черный костюм.
Выходя из дома, Калеб прищурился от яркого солнца. Стояла необычайно теплая погода, для последнего дня октября. Улыбаясь своим мыслям, он прошёл от ступенек до калитки и замер возле экипажа. На противоположной стороне улицы, стоя рядом с оградой парка за ним наблюдал человек. У Калеба похолодело в груди. Ведь тот, кого он увидел, никак не мог сейчас быть в Лондоне. И тут фигуру заслонил чужой экипаж, а когда он проехал, человек уже исчез.
– Что же подсыпала миссис Дикенсон в отвар, что я стал видеть призраков?
– ведь тот человек, которого он увидел, был уже мертв.
Садясь в карету, герцог вспомнил тот зимний день. Камердинер их отца нашел Кевина и Калеба в их конторе.
– Милорд, он очень хочет видеть вас двоих. Доктор говорит, что долго ему не протянуть, - Калеб посмотрел на брата, чье лицо оставалось непроницаемо бесстрастным, когда слуга рассказывал им о болезни герцога, но теперь в глазах Кевина мелькнул страх.
– Мы поедем.
Входя в старый особняк, оба брата поежились от холода. Все окна в доме были завешаны тяжелыми портьерами, и в воздухе ощущалось приближение скорой смерти. С момента, когда они были здесь в последний раз, дом совсем не изменился. Старый дворецкий проводил их на второй этаж, и Калеб задержался лишь для того, чтобы бросить взгляд на портрет своих родителей.
Спальня отца была в самом конце коридора, и пока они шли, их шаги эхом отражались от стен. В спальне герцога было так же темно, как и в остальном доме, и даже ярко горящий камин и свечи, словно утратили способность дарить свет.
Калеб не узнал мужчину, лежащего на кровати. Отец сильно исхудал. Щеки и нос впали, а подбородок заострился. Он был бледен, а с полуоткрытых потрескавшихся губ срывались хрипы при каждом вдохе.
– Сифилис. Мне кажется, что это самая справедливая смерть для такого человека, - Кевин скрестил на груди руки и смотрел на постель больного сузившимися голубыми глазами.
Герцог чуть встрепенулся от звука голоса и приоткрыл опухшие глаза.
– Вы пришли, - свистящий шепот сорвался с его губ.
– Ты же хотел нас видеть, - Калеб услышал, что его голос слегка дрожит.
– Меня настигла кара. Я не хочу так умирать, но я заслужил…
– В самом деле? Ты ждешь, что мы упадем перед тобой на колени в рыданиях?
– Нет. Не жду. Я никогда не любил вас, а вы не могли любить меня…
– Зачем ты хотел нас видеть?
Герцог захрипел еще сильнее, и никак не мог справиться со своим дыханием.
– Теперь это будешь ты, - голос стал еще тише. – Ты так на него похож… Пусть я делал ужасные вещи, но вас воспитал правильно…