Когда герои восстают

Дарлинг Джиана

Когда она подтвердила, что это правда, я почти запаниковала, потому что хотела преподнести ему эту новость как подарок.

Как сокровище.

Поэтому я подождала две недели и сообщила ему об этом на его сороковой день рождения.

— Svegliati, cuore mio, — пробормотала я, возвращаясь в постель тем утром, усаживаясь на его подтянутые бедра, чтобы прижаться поцелуем к его лицу. — Проснись, любовь моя.

— Ммм, я уже старый человек, —

ворчал он, не открывая глаз. — Мне нужен отдых.

Я рассмеялась, погладив его по щетинистой щеке.

— Слишком стар, чтобы открывать подарки?

И тут же эти оливково-черные глаза, которые я обожала, распахнулись.

— Я могу проснуться ради подарков.

Я закатила глаза, будто я не выпрыгивала из своей кожи от волнения.

— Ты смешон.

— Ну, где, боец? Или... — он взмахнул бровями и сел так, что его лицо оказалось в ложбинке между моими грудями. — Ты мой подарок?

Я визжала от смеха, пока он сжимал мою грудь и двигал ими.

— Ладно, хватит! Мне придется сесть вон там, если ты не можешь взять себя в руки.

— Возможно, так будет лучше, — признал он, его глаза сверкали, как целая вселенная, созданная специально для меня.

Я перебралась на другую сторону кровати и достала маленькую коробку, в которую все завернула. Он охотно взял ее, заставляя любовь бурлить в груди. Он был убийцей, доном мафии, самым страшным человеком, которого я когда-либо знала. Но для меня он был просто этим, мальчишкой, очаровательным и таким красивым, что было больно.

Он нахмурился, когда открыл подарок, показывая ключ.

— Grazie? — спросил он.

Спасибо?

— Он открывает кое-что в доме, — сказала я ему, вставая с кровати и хватая халат на случай, если Рора уже проснулась. — Интересно, сможешь ли ты найти?

Его глаза загорелись вызовом, и он взял меня за руку, практически вытаскивая из комнаты. Я смеялась, пока он искал, пытаясь открыть ящики в кабинете и на кухне.

Когда он добрался до второго этажа, у меня в животе запорхали бабочки.

Я затаила дыхание, когда он попытался открыть дверь в мою старую комнату, в которой я жила, когда он шантажом заставил меня переехать.

Она не открылась.

Данте повернулся и посмотрел на меня, подняв брови, прежде чем вставить ключ в замок и повернуть.

Я последовала за ним, когда он шагнул внутрь, а затем резко остановился. Я проскользнула между его телом и стеной, смотря на его лицо — он рассматривал то, что я сделала с комнатой.

Теперь это была детская.

Стены были такого же светло-серого цвета, будто мы находились внутри облака, а мебель была подобрана в соответствии с темой. Кроватки были белыми с толстыми подушками, кресло-качалка в углу темно-серого цвета, ковер под ним серебристо-голубой. Жизель даже пришла, чтобы нарисовать облака на потолке — прекрасно детализированную фреску сумеречного неба, усеянного толстыми облаками и первыми мерцающими звездами,

которые появляются ночью.

Это было похоже на пребывание внутри крошечной вселенной.

Но я не была очарована комнатой.

Меня заворожило выражение лица моего мужа.

Он обладал такой силой, которая завораживала и пугала людей в равной степени. Он был ураганом, хлещущим ветром и дождем, неповторимой, осязаемой красотой удара молнии и ужасом от незнания, куда она попадет. Он был крупным мужчиной, грубым по телосложению, а иногда и по действиям, но в тот момент в нем не было ничего пугающего, ничего, что говорило бы о насилии или грубости в любой форме.

Его волевое лицо было залито рассветным солнечным светом, проникающим через окна, подчеркивая мягкий, открытый рот, словно он раздвинул его, чтобы что-то сказать, но тут же забыл слова. Его брови были тяжелыми, почти сжатыми, будто в замешательстве, но именно его глаза украли дыхание, оставшееся в моих легких.

Потому что они были полны слез, которые неуверенно текли по впадинам нижних век, задерживаясь на густых ресницах.

— Елена, — грубо позвал он, прочищая горло, но в остальном оставаясь неподвижным, как статуя.

— Да, капо.

— Vieni. (пер. с итал. «подойди»)

Я повиновалась, подойдя достаточно близко, чтобы он мог благоговейно заключить меня в свои объятия. Когда он наклонил голову, смотря на меня, слезы полились, как бриллианты, из его черных бархатных глаз. Одна из них упала на мою щеку и была словно примочкой.

— Ты.. правда? — спросил он, его голос был таким опустошенным, что почти трудно было разобрать вопрос. — Ты ждешь нашего ребенка?

Я не замечала, что плачу, пока один из его больших пальцев с шершавыми кончиками не провел по моей скуле, собирая влагу.

Я кивнула, потому что мой голос потерялся где-то в хаосе эмоций, бушующих в груди.

Затем он закрыл глаза, медленно, словно от боли, а может, словно его молитвы наконец-то сбылись, и он не мог поверить, что это реально. Нежно прижавшись лбом к моему лбу, он обхватил мое лицо, будто оно было хрупким, как яичная скорлупа.

— Ты беременна, — подтвердил он на дрожащем вздохе. — Нашим ребенком.

— Да, но есть и вторая часть твоего подарка. — я отстранилась, но он не отпускал меня, и я повела его, обняв за талию, к другому подарку, который завернула и положила на пуфик перед креслом-качалкой.

Он сел в кресло, притянув меня к себе, так что я упала к нему на колени. По дороге я схватила подарок и передала его в его руки, свернувшись калачиком на его большом теле.

Его руки дрожали, когда он открывал коробку.

Внутри лежала маленькая черно-белая фотография с УЗИ, которое Моника сделала мне две недели назад.

Фотография двух крошечных, совершенных тел, свернувшихся вместе, как инь и янь.

— У нас будут близнецы, — прошептала я на случай, если он не смог понять по фотографии УЗИ. — Похоже, они есть по моей линии.