Когда герои восстают

Дарлинг Джиана

Опустившись на пол, Якопо перестал плакать.

— Большие слова для человека, который за одну ночь лишился кокаина на 227 миллионов долларов, — спокойно сказал Данте, так холодно, что я чуть не вздрогнула. — Рефрижераторный контейнер в порту Нью-Джерси? Тот, который был заполнен примерно 140 упаковками кокаина высшего сорта из картеля Вентура.

Агостино двигался позади меня.

Губы Данте кривились, как усы злодея, глаза были темными, как смоль.

— Когда вы напали на наш контейнер, мы поймали одного из ваших парней, и он завизжал,

как загнанный поросенок. Выдал местоположение так же легко, как перестал дышать. Да, дон ди Карло, если ты собрался выбраться отсюда живым, как объяснишь это Вентуре? Лучше уж действительно я пущу пулю в твой мозг прямо здесь.

Агостино оживился, его гордость была уязвлена, поэтому, как животное, он напал, потому что не мог убежать.

— Vaffanculo a chi t'`e morto (пер. с итал. «пошел ты к черту»), — злобно выругался он, выхватив пистолет у меня изо рта и направив его на Данте. — Я собираюсь убить тебя и твою женщину, а затем забрать всю твою империю, Сальваторе. Мой брат всегда проповедует терпение, но иногда единственное, что нужно сделать, это быть мужчиной и действовать.

Он выстрелил из пистолета.

Бах!

Бах!

Бах!

Первая пуля задела плечо Данте, а вторая впилась в его левый бицепс.

Мой муж едва успел вздрогнуть и выстрелить сам, как Агостино выстрелил третий раз.

Только Данте уже не было на линии огня.

Зато был Якопо.

Он вскочил на ноги между двумя мужчинами с поднятым пистолетом. Пуля Агостино попала ему в горло.

Пуля Данте в живот.

Но Якопо не упал.

Его лицо было ясным и холодным, глаза наполнены болью, скорее духовной, чем физической, он выстрелил прямо в Агостино.

В меня.

Он был предателем. Предателем. И было ясно, что он никогда полностью не одобрял меня.

И я почувствовала страх, который будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь.

Потому что пуля не задела меня.

Она прошла прямо через череп Агостино.

Он рухнул на пол позади.

Передо мной покачнулся Яко, его свободная рука легла на основание горла, где рана гротескно пузырилась.

Когда он упал, Данте подхватил его, осторожно опустил на пол и опустился на колени рядом с ним.

— Cazzo, Яко (пер. с итал. «блядь»), — ругался он, прижимая большую руку к ране на шее.

Я опустилась на колени и прижала обе руки к ране на его животе.

— Ты в порядке? — потребовал Данте, его глаза были широкими и матово-черными. — Скажи мне, что ты в порядке?

— Да, да, сосредоточься на Яко. Я в порядке.

Адреналин уничтожил все повреждения, которые нанес мне Агостино. Я была чистой энергией, и вся она была направлена на умирающего человека, который стоял между Данте и пистолетом.

— Почему? — пробормотал Данте, еще сильнее сжимая руками

кровоточащую рану. — Почему ты просто не сказал мне, ты, упрямый тупица?

Веки Яко дрогнули, его дыхание превратилось во влажный хрип.

— Семейный позор. Началось с моего отца. Я не хотел причинить тебе боль, Ди.

— Stai zitto, — приказал он. — Заткнись. Ты сможешь объяснить, когда исцелишься.

Яко попытался рассмеяться, но кровь хлынула из его рта, как мини гейзер.

— Боюсь, что нет, брат. Все в порядке. Я иду к Бэмби и папе.

— Якопо. — в голосе Данте звучали слезы, его лицо было таким напряженным от гнева, что я подумала, что оно расколется на две части. — Ты идиот. Я бы защитил вас всех.

Маленькая улыбка дразнила обесцвеченные края его рта, но Яко больше не открыл глаз. Кровь потекла из уголков его губ и стекала по подбородку.

— Я не могу защитить весь мир. Назови меня своим братом, пока я не ушел, — прошептал он, едва слышно. — Прости меня.

— Fratello (пер. с итал. «брат»), — пробормотал Данте, прижимая поцелуй к его лбу. — Ti amo sempre, fratello mio.

Я буду любить тебя всегда, брат мой.

Слезы текли по моему лицу, когда Данте держал своего кузена на коленях и смотрел, как тот умирает, слегка захлебываясь своей кровью, а затем затих. Его лицо было спокойным, и Данте снова поцеловал его в лоб, пробормотав под нос молитву за умерших на итальянском языке.

Вдалеке завывали сирены.

Я знала, что они приближаются, потому что оставила свой телефон в шкафу.

Мое сердце остановилось, а затем вновь забилось от ужасного удара током. Я вскочила на ноги и бросилась к кухонному шкафу, открывая дверь.

Аврора сидела в тени сзади, прижав колени к груди, и качалась, по ее щекам текли слезы.

— Vieni, gattina mia (пер. с итал. «идем, мой котенок»), — пробормотал я, наклоняясь к шкафу, чтобы поднять ее. — Иди сюда, милая девочка.

Она прижалась ко мне, ее ногти прорвали кожу на моих руках, когда она практически ползла по моему телу в объятия. Я держала ее за затылок и за попу, пока вставала, стараясь, чтобы она не видела мертвые тела в гостиной.

Хотя она только что провела последние полчаса в шкафу, слушая, как умирают ее мать, отец и дядя.

Она была такой тихой, беззвучно плакала в моих объятиях, пока Данте не вышел вперед, его лицо было подобно раскату грома. Она не вздрогнула, когда он приблизился, хотя я почти вздрогнула, настолько свирепым он выглядел. Вместо этого она повернулась в моих объятиях и бросилась к нему, всхлипывая в ту же секунду, когда ударилась о его грудь.

Кровь стекала по его запястью на пол из раны на левой руке, но его это не беспокоило. Он прижал ее к своему большому торсу, выгнув плечи, крепко обхватив ее руками, будто мог защитить ее от боли.