Когда герои восстают
Шрифт:
Я хотел прижать ее бедра и впиться в нее, оставить синяки на стенках ее киски, чтобы они болели от меня несколько дней, потому что я знал, что, хотя мы и победили наших итальянских злодеев, Нью-Йорк все еще ждал на горизонте.
А Нью-Йорк означал, что мы будем врозь.
Она, казалось, почувствовала мое нетерпение, а может, это было ее собственное. Ее бедра задали жестокий темп, бедра дрожали, когда она поднималась и опускалась на меня, быстро и жестко, как наша лодка катилась по волнам за пределами грота. Влажный звук нашего соития эхом отдавался в маленьком
Я наклонился вперед, чтобы взять сосок в рот и нещадно терзать его языком и зубами. Она застонала и затряслась, а затем резко кончила на меня, ее магма превратилась в холодную струйку спермы, которая стекала по моему члену и пропитывала яйца.
Я потянулся вверх, погружая пальцы в ее открытый, задыхающийся рот, желая оказаться внутри нее всеми возможными способами. Она сосала их, пока опускалась от кульминации, глаза остекленели и были сильно зажмурены, но прикованы ко мне. Моя жена в своем измятом свадебном платье скакала на мне так, словно она умрет, если я не буду трахать ее сильнее и глубже.
— Пожалуйста. — это слово вылетело из ее рта, когда она попыталась двигаться быстрее, но вес мокрого платья и собственное изнеможение не позволили ей трахать меня так, как она хотела. —Per favore.
Она задыхалась, когда я резко переместился, укладывая ее на спину на скамейку, не теряя при этом связи. Я нащупал ее горло, завладел ее губами и трахнул ее.
Безжалостно, почти болезненно. Шлепки моих яиц о мокрые бедра, хриплое дыхание через измученные легкие и сладкие вздохи ее удовольствия, когда я снова и снова погружался в нее.
— Vieni per me, moglie mia, — процедил я сквозь зубы, потянувшись вниз, крепко сжимая ее клитор. — Кончи для меня, жена.
Я резко отпустил пульсирующий узелок, и она закричала.
Звук отразился от стен пещеры и эхом разнесся вокруг.
Она так сильно сжималась, что я не мог сопротивляться покалыванию в пояснице и напряжению яиц, которые призывали меня войти в нее. И я сделал это. Я сильно погружался каждый раз, когда из моих яиц вытекала сперма, наполняя ее киску, пока она не потекла и не захлюпала вокруг моего все еще твердого ствола. Когда я хотел отстраниться, потому что мои кости были мокрыми, и я определенно вдавливал ее в сиденье, Елена прижала меня к себе, обхватив ногами мою спину.
— Я люблю тебя, — сказала она мне прямо в ухо, как секрет, прежде чем поцеловать мочку. — Я люблю тебя так сильно, что это пугает меня, но я даже не злюсь, потому что даже это заставляет меня чувствовать себя живой. Я много думала о словах твоей мамы о том, что весь наш выбор и выбор наших предков до нас привел к этому моменту. Это заставляет меня верить в судьбу.
— В любой жизни, которую я мог прожить до этого, ты была моей, — согласился я, проведя носом по ее щеке. — И я был твоим. Тем не менее, мне жаль, что тебе пришлось отказаться от многого, чтобы быть со мной. Обещаю, я все исправлю, и мы сможем вернуться домой.
— Нью-Йорк
— Но закон, ты, наверное, скучаешь по нему? — я давил, потому что хотел знать, что собираюсь поступить правильно.
Она колебалась, ее глаза стали пустыми, пока ее мысли путешествовали по Атлантике.
— Да. Я люблю головоломку хорошего дела, как заставлять законы гнуться и изгибаться в мою пользу. Но уверена, что найду себе другое занятие в Коста-Рике.
Не найдет.
Коста-Рика была миражом. Ей там не место.
Она даже не принадлежала себе здесь, в Италии.
Елена была городской девушкой в костюмах от Шанель и с яркой помадой. Я хотел вернуть ей это, и знал, что умру, пытаясь исправить достаточно ошибок, чтобы сделать это, даже если это будет без меня.
— Что теперь будет? — спросила она, такая доверчивая, когда четыре месяца назад она была настолько закрыта, что никто не мог добраться до нее без боя.
Я отстранился достаточно, чтобы заглянуть в эти серые глаза и сказать:
— Теперь мы начинаем наш кровавый медовый месяц.
Глава 20
Данте
Мы отправились в путь ранним утром, еще до того, как солнце показалось на горизонте, пятно жженого оранжевого цвета, ограничивающее горизонт. Мы оставались в пещере еще час, потому что я должен был взять ее снова, на этот раз со свободными руками, чтобы она тоже могла прикоснуться ко мне. Вместо порта Неаполя мы причалили к частной пристани, принадлежащей Дамиано, а затем на ожидающем нас Фиате отправились на Вилла Роза. Рокко никогда бы не осмелился предпринять полномасштабные действия против дома, как бы он ни был укреплен, поэтому мы чувствовали себя в безопасности, собираясь вновь и вооружаясь для битвы.
Фрэнки расправился с Пьетро Кавалли в доме его любовницы в Равелло, убив его выстрелом в голову, когда тот пошел открывать окно, пристроившись на балконе соседнего дома как раз для этого момента.
Нико расправился с Паули Готти. Он расплатился с женщиной, работавшей в приемной, открыл похожую на гроб крышку аппарата для загара и трижды выстрелил Паули в брюхо.
Дамиано расправился с Мартинелли на заднем дворике путем старомодного удушения.
Это еще не все.
Девять убежденных сторонников и высших чиновников в организации Рокко были убиты, чтобы положить конец его тирании и низкому экономическому успеху неаполитанской Каморры, освобождая место для возвращения Сальваторе.
Мы с Еленой пошли за самим Рокко.
Она требовала, чтобы ей разрешили пойти со мной, а я не хотел отказывать своей невесте в брачную ночь, хотя мысль о том, чтобы подвергнуть ее опасности, все еще вызывала тошноту. По правде говоря, с тех пор, как я рассказал ей о том, что женщины становятся мафиози так же, как и мужчины, я заметил безумный блеск в ее глазах, который означал, что она хочет этого.
Не потому, что она была жестокой по своей природе, а потому, что хотела быть со мной, чем чего-либо другого. Мы стали ее семьей, но она тоже хотела стать частью Семьи.