Когда герои восстают
Шрифт:
— Капо, — обратилась я к нему, ухватившись руками за обе щеки, чтобы повернуть его голову лицом ко мне. — Ты и я одна команда. Пожалуйста, скажи мне, потому что, если что-то не так, я смогу помочь.
Суровый рот смягчился, а глаза стали ласковыми, оглядывая мое лицо.
— Lottatrice mia, всегда готова бороться за меня. (пер. с итал. «мой боец»).
— Sempre, — согласилась я.
Всегда.
Его
— Я принял решение. — это предчувствие нарастало, как шипы в легких. — Мы возвращаемся в Нью-Йорк.
Я моргнула, немного ошеломленная его словами.
Дело не в том, что я не хотела возвращаться. Марко был либо кротом, либо другом в коме, который нуждался в нашей поддержке. Чен и Якопо справлялись с нападениями ди Карло в одиночку, потому что Адриано все еще поправлялся. Бэмби и Аврора больше не отвечали на мои звонки и попытки пообщаться по сети.
Мама находилась в Нью-Йорке и Бо...
Моя работа.
Которая, очевидно, ждала меня, если я когда-нибудь вернусь.
Но была одна веская, непобедимая причина, по которой мы не могли вернуться в Нью-Йорк.
Данте отправился бы в тюрьму, как только они узнали бы, что он вернулся в страну.
Он наблюдал за тем, как мои мысли проносятся за глазами, его лицо было каменным.
Это делало его похожим на Александра.
Ужасающе холодным.
— И каков твой план? Сидеть где-то взаперти, будто ты снова под домашним арестом, потому что как только кто-то доложит, что ты вернулся в страну, тебя выследят и отвезут прямо в тюрьму?
Я знала, что это не было планом.
Данте дикий зверь. Добровольное возвращение в клетку противоречило его природе.
— Не совсем. — его вздох был горьким на моем лице, когда он обхватил мои щеки. — Я собираюсь сдаться.
Каждый атом моего тела застыл.
Приостановленная реакция, вызванная подавляющим шоком и яростью, которые обрушились на меня, как ядерный взрыв.
Наконец, ярость прорвалась сквозь неверие.
— Ты что, блядь, издеваешься? — спросила я тихо, потому что было трудно говорить, когда гнев бурлил в каждом сантиметре меня.
— Все не так плохо, как кажется, — попытался сказать он разумно.
Словно в этом дурацком плане было что-то разумное.
Я вскочила на ноги, потому что прикасаться к нему, когда я чувствовала, что ненавижу его, было слишком. Мое тело дернулось, когда ярость съела меня, поглотив целиком.
— Ты не сдашься.
— Лена, если бы ты только послушала меня минутку...
— Нет.
— Просто...
— Ни в коем случае.
— Елена, — наконец рявкнул он, вскочив на ноги так, что мы оказались прижаты почти грудь к груди. — На нашу Семью напали. Я не собираюсь бросать их на произвол судьбы.
— Какого черта тогда все это было с Рокко и отвоеванием Неаполя? Мы сделали это, чтобы получить подкрепление для помощи в Нью-Йорке.
— Им нужен их капо, —
— Ну, и мне тоже, — крикнула я.
Его ярость замерцала, затем погасла, когда он попытался дотянуться до меня. Я отступила, не в силах вынести этого.
— Sono con te, lottatice mia, — напомнил он мне, — anche quando non lo sono.
Я с тобой, мой боец, даже когда меня нет.
— Думаешь, я приму тот факт, что мой двухдневный муж хочет сдаться полиции за побег из-под залога, когда есть тысяча и один способ избежать этого?
Что-то затемнило края моего зрения, сердце забилось слишком быстро, а дыхание стало слишком поверхностным. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что это была паника.
Страх.
Я не могла представить, что Данте учит меня любить его и жить с ним одной жизнью только для того, чтобы вырвать у меня все это, как только мы обретем хоть какой-то покой.
— Это и есть жизнь, — сказал он мне. — Я ясно говорил тебе об этом снова и снова. Я не могу предложить тебе ничего, кроме хаоса, но я буду любить тебя каждый день.
— Я могу выдержать все, если буду рядом с тобой, но просить об этом? Просить меня смириться с тем, что ты проведешь месяцы или даже годы в тюрьме в ожидании суда, который обвинитель и судья уже решили, что ты проиграешь несмотря на то, что у них нет конкретных доказательств? Ты не просто просишь меня о какой-то мелочи, Данте. Ты просишь меня прожить жизнь без тебя.
Его глаза были темными и дымящимися, трещины, пробившиеся сквозь землю, уходящие прямо к центру мира.
— До этого не дойдет.
— Ты не можешь этого знать! — я закричала, руки взлетели, как птицы, атакованные каким-то более сильным хищником. — Как ты вообще можешь стоять здесь и говорить мне такое?
Все тело, казалось, вот-вот разойдется по швам. Дикий, горький голос, которого я не слышала несколько недель, напомнил мне, что именно поэтому я закрыла свое сердце. Именно поэтому я решила ничего не чувствовать, потому что это чертовски больно, когда хорошие эмоции разъедаются и становятся плохими.
— Потому что я знаю тебя, мой боец, — сказал он, подойдя ближе и схватив меня за руки, хотя я изо всех сил сопротивлялась его хватке. — Я знаю, что моя донна будет держать оборону за меня, пока я в отъезде. Я знаю, что ты будешь бороться до последнего, чтобы вытащить меня из этого места. Я знаю, что я один из самых влиятельных людей в Нью-Йорке, и, возможно, прокурор Деннис мудак О'Мэлли и судья говнюк Хартфорд имеют на меня виды, но у меня есть свои друзья в высших кругах, и я не боюсь обратиться к ним за помощью.