Когда герои восстают
Шрифт:
— Если вся причина нашего возвращения домой заключается в том, чтобы помочь Семье, то как, по-твоему, ты сможешь сделать это из тюрьмы? — возразила я.
— Я не просижу там долго, — заверил он меня, такой спокойный, такой собранный, в то время как я была в чертовом огне.
Мне не понравилась смена ролей.
— Если у тебя есть друзья, которые могут вытащить тебя из этого, зачем вообще туда идти? — бросила я вызов. — Можно заплатить штраф за бегство из-под залога. Он будет большим, но не похоже, что ты не можешь себе этого позволить. Если они могут вытащить тебя из тюрьмы, тогда они должны
Его рот затвердел, ровная, непреклонная линия.
— Я должен попасть туда, но я выйду.
— Не лги мне, Эдуард Данте!
— Тише, cuore mia, я не лгу (пер. с итал. «мое сердце»). Ты думаешь, что я хочу расставаться с тобой хоть на мгновение? Что моя грудь не болит оттого, что я уже вырезал свое сердце, чтобы отдать его тебе на хранение, пока меня не будет?
— Прочь, будто ты едешь в отпуск, — пробормотала я, настолько погрязшая в страхе и ярости, что уже не чувствовала своего тела, это была просто одна гигантская сверхновая звезда жара и бездумного гнева. — Ты отправишься в тюрьму. Когда мы с Ярой так старались, чтобы тебя не пустить туда, потому что там есть люди, которые хотят тебя убить!
— Я могу позаботиться о себе. — его глаза были темными местами в кошмарах людей, когда он говорил эти холодные слова, которые щелкали о его зубы.
Я задрожала, несмотря на саму себя.
Без сомнения, Данте был таким страшным человеком, какого я когда-либо знала. Конечно, я знала, что он может позаботиться о себе сам, но это не означало, что я хотела бы, чтобы он оказался в таком положении, чтобы ему приходилось каждый час или каждый день следить за своей спиной.
Я сказала ему об этом, и он мрачно рассмеялся.
— Я уже это делаю. Я каморрист, Елена, у меня есть глаза на затылке, чтобы следить за ножами даже в мирное время. Злым нет покоя, потому что злые никогда не довольствуются статусом-кво надолго.
— Я не прощу тебя за то, что ты уйдёшь, — сказала я ему безрассудно, срываясь на крик, потому что он все еще держал меня за руки, и мне очень хотелось ударить его. — Я не прощу тебя за то, что ты вот так меня бросил. Я оставила ради тебя всю свою жизнь, а теперь, что, ты просишь меня вернуть все назад?
— Mai (пер. с итал. «никогда»), — огрызнулся он, слегка встряхнув меня, будто я потеряла рассудок. Возможно, так оно и было. — Никогда, Елена. Ты моя, а я твой. Ни пространство, ни время не изменят этого.
— Смерть изменит.
— Я не умру в тюрьме. Если великие братья ди Карло и Рокко Абруцци не смогли меня убить, то сомневаюсь, что это смогут сделать какие-то двухбитные преступники в тюрьме.
— Не смеши меня.
Обычно мне нравилось его легкомыслие в любой ситуации, но это уже слишком.
Мне страшно.
Мне страшно, потому что он наконец-то нашел мое сердце... меня настоящую, скрытую под слоями брони. Настоящую меня, которая не видела света дня годами. А может, и вообще никогда.
Он нашел меня и вывел на свет, где я обнаружила, что сияю.
А теперь он угрожал забрать двух людей, в которых я влюбилась за последние несколько месяцев.
Его.
И меня.
Слезы
— Такое ощущение, что ты бросаешь меня.
— Это не так, — твердо заявил он, прижимая меня к своей груди и к своему телу. — Так же, как я знаю, что ты не бросишь меня, пока я там. Я найду способ заплатить штраф и вернуться к тебе. Тогда ты найдешь способ оставить это дело по закону РИКО позади для нас обоих навсегда.
Я слепо смотрела на его черную рубашку, пока он обнимал меня, слушая ровный стук его сердца о щеку. Это убаюкивало меня больше, чем его слова, напоминая, что то, что было, между нами, не может умереть, пока не умрем мы оба. Это было в нашей крови и костях, в каждом ударе наших сердец.
Даже если бы он был в тюрьме, мы все равно принадлежали бы друг другу.
— Мне всегда приходилось так много работать над всем. Ты не должен бороться так упорно, чтобы быть любимым, — прошептала я, чувствуя внезапную усталость и поражение.
— Ты издеваешься надо мной, Елена? Борьба за любовь это бесконечная битва, и это самая эпическая война, которую ты когда-либо вела. Я обещаю тебе, если ты найдешь правильного человека, ты будешь готова умереть на этом поле боя, со шрамом и победой. Как думаешь, почему я готов сделать это? — он наклонил мой подбородок вверх, так что мне пришлось заглянуть в его угольно-темные глаза. — Я хочу взять на себя ответственность за свои действия, чтобы у тебя был выбор. Чтобы тебе не пришлось провести остаток жизни в качестве беглянки из страны, за которую ты боролась изо всех сил, чтобы стать ее частью и преуспеть в ней. Я не буду отнимать это у тебя, потому что я люблю тебя.
— Я не прошу тебя мученически погибнуть за меня, — возразила я. — Меня убивает, что ты думаешь, что мне это нужно, хотя я честно говорю, что я не нуждаюсь в этом. Прежней Елене нужна белая свадьба на страницах светской хроники, красивый дом и кабинет на последнем этаже. Этой Елене, твоей Елене, нужен только ты, наша семья и чувство приключения.
— Это наше следующее приключение, — сказал он таким тоном, что я поняла: он уже все решил и его не переубедить. — Я не оставлю Нью-Йорк кровоточащей раной и не сбегу на более зеленые пастбища. Вы заслуживаете большего. Адди, Чен, Якопо, Фрэнки и, возможно, Марко заслуживают большего, не говоря уже обо всех остальных мужчинах в наряде. Они могут умереть, потому что я их босс. Как я могу позволить им умереть, когда меня даже нет рядом, чтобы сражаться с ними?
Вздох, сорвавшийся с моих губ, был длинным, как клубок распутавшейся пряжи.
— Данте... почему ты должен быть самым благородным плохим парнем во всем мире?
Он засмеялся, в его голосе слышалось облегчение. Я позволила ему обнять себя крепче и медленно переместила руки на его талию, обнимая его в ответ.
— Это определенно неудобно, — согласился он. — Но мы можем это сделать, милый боец. Если мы смогли уничтожить капо всех капо Неаполя, мы сможем найти способ избавить себя от этих фиктивных обвинений. Помнишь? Chi vuole male a questo amore prima soffre e dopo muore. Тот, кто против этой любви, страдает, а потом умирает.