Когда исчезает страх
Шрифт:
Видно было, что Лобысевича больше занимал престиж части, нежели судьба пилотов. Полковой комиссар укоризненно покачал головой.
— Как-то нехорошо получается, — сказал он. — Этих другим сплавим, а сами хороших наберем. Да ведь не все же у вас такие? Вызовите из эскадрильи вашего лучшего… как его?
— Шубник, — подсказал Лобысевич.
— Во-во… Шубника. Пошлите сюда.
Вызванный пилот был среднего роста, подтянут и подчеркнуто аккуратен.
— Лейтенант Шубник прибыл по вашему приказанию? — отрапортовал он громким, хорошо поставленным
— Каким, по вашему мнению, должен быть летчик-истребитель? — спросил полковой комиссар, ласково глядя на ловкого лейтенанта.
Майор не мог определить: добрый ли человек Сучков или прикидывается таким? Лицо полкового комиссара почти не покидала приветливая улыбка. Он со всеми говорил покровительственно, словно с малыми ребятами, полагая, видимо, что так должен держать себя политработник — отец части.
— Боевой устав от нас требует быть смелым, решительным, инициативным, — заученно отчеканил Шубник. — Всюду искать боя, с хладнокровной уверенностью в своем превосходстве.
— Верно, — сказал Сучков. — А как вы относитесь к поведению ваших товарищей — Кочеванова и Ширвиса?
— Отрицательно.
— Конкретней. В чем вы видите их недисциплинированность?
— В неподчинении приказу, в нарушении инструкций, в разболтанности и лихачестве…
У Чубанова такие быстрые на ответ летчики вызывали недоверие. Поэтому он в упор спросил:
— В эту неделю сколько раз вы были в воздухе?
— Шесть. Четыре раза ходил звеном на барражирование и два на перехват противника.
— Сколько самолетов сбили?
Шубник смутился. Его густые черные брови изогнулись, в глазах появилось недоумение: не шутят ли с ним? Нет ли в этом вопросе издевки?
— Майор интересуется: участвовали вы в воздушных боях? — пришел ему на выручку Сучков..
— Н-нет, противник уклонялся.
— А почему вы не настигали?
— Мы пытались, но «мессершмитты» обладают большей скоростью.
— Что-то у вас теория с практикой расходятся. Отличники не могут перехватить противника, а те, кто в отсталых ходит, врываются в строй бомбардировщиков и, не считая их, поджигают в воздухе. Вы и к этому отрицательно относитесь?
— Да. Взлетать при бомбежке — преступление. Сбитые бомбардировщики их не оправдывают. Это случайность.
— Что же вы сделали бы на месте Ширвиса и Кочеванова?
— Я бы отвел самолет в безопасное место и ушел бы в укрытие.
— Значит, дали бы возможность спокойно бомбить аэродром и ваш укрытый самолет? Так?
— Я не решаю подобных вопросов… и у меня нет прав изменять инструкции.
— Что же вы называете инициативой?
Шубник недоумевал: чего от него добивается этот въедливый майор? Прежде, когда его вызывали к начальству в дни инспекторских смотров, он хорошо знал, как надо себя держать: щегольни выправкой, знаниями, бойкостью ответов — все будут довольны. Сейчас
— Я не понимаю вас.
— Напрасно расстраиваетесь, лейтенант Шубник, — поспешил подбодрить его Сучков. — Ответили вы как положено. — Затем он обратился к Чубанову: — Вы желаете еще с кем-нибудь поговорить?
— Да, — сухо ответил майор, — с рядовыми летчиками эскадрильи.
— Товарищ лейтенант, вызовите… Кто там в их компании?..
— Хрусталев… Голявкин… Жамкочьян, — стал перечислять Шубник.
— Хрусталева.
— Есть вызвать Хрусталева!
Лейтенант, словно автомат, повернулся, щелкнул каблуками и четким шагом вышел.
— Ну, как вам нравится наш Шубник? — с улыбкой спросил полковой комиссар у майора, ожидая похвалы.
— Видите ли, иногда к людям, которых выставляют как примерных, я отношусь с предубеждением, — ответил Чубанов. — Во время войны нередко меняешь суждения. Разочаровываешься в тех, кто казался смелым, волевым, рассудительным, а в неприметных либо строптивых открываешь вдруг подлинных героев и верных товарищей.
— Бывает, конечно, — неохотно согласился Сучков. — Но лучше не менять мнений.
Младший лейтенант Хрусталев был на удивление белобрыс: ресницы его синеватых глаз казались припудренными, а брови наведенными мелом. Всем своим видом — открытым лицом, смелым взглядом и размахом плеч — он располагал к себе.
— Товарищ младший лейтенант, вот так, положа руку на сердце, скажите: как у вас в эскадрилье рядовые летчики относятся к поступку Кочеванова и Ширвиса? — спросил Чубанов.
— Мы болеем за них. Каждый из нас поступил бы так же, — ответил Хрусталев.
— Нарушили бы приказание? — поинтересовался Сучков.
— Зачем? Они не нарушали. Им было приказано отвести самолеты в безопасное место. Я сам слышал. Безопасным местом оказался воздух. Мы обсуждали их поступок между собой. Это был лучший выход из тяжелого положения. Кочеванов и Ширвис ушли в воздух не себя спасать, они напали на «юнкерсов» и заставили фрицев сбросить бомбы бесприцельно. Наши товарищи действовали смело.
— Они ведь нарушили приказание командира полка?
— Приказание вышестоящего начальника мы не обсуждаем, но, если по правде сказать, Кочеванова и Ширвиса несправедливо отстранили от полетов. Они уже вышли из пеленок, летают чутьем, почти не глядя на приборы. Каждый из нас хотел бы управлять машиной, как они, а нам говорят: «Равняйтесь по Шубнику».
— Вы считаете Шубника плохим летчиком? — спросил Чубанов.
— Нет, на инспекторских смотрах он — как часы. Пятерки ему правильно ставили. Шубник по двадцать-тридцать раз повторял одни и те же упражнения и добивался своего. Но по-кочевановски летать он не может, а лишь заученно вычерчивает в воздухе фигуры высшего пилотажа. Шубник хорош для показухи, а не для войны.
— Это еще что за «показуха»? — недовольным тоном перебил его полковой комиссар. — Какой-то блатной жаргон у вас, товарищ младший лейтенант.