Когда на небе нет звёзд
Шрифт:
Звуки убегающих ног стихли. Снова тишина, сбивающаяся только легким свистом ветра. Я кое-как развернулся и лег на спину. Холодно, все еще ощущается неимоверная боль, но она, словно, осталась где то позади… Не знаю, как это объяснить. Правая рука мертвой хваткой вцепилась в справку. Не могу ее разжать. Или не хочу. Перед глазами темно синее небо и, кажущиеся черными, крыши высоких, четырехэтажных зданий. Золотой цвет звезд смешивается с серым цветом тощих облачков. Небо похоже на одеяло. Наверное, все похоже на одеяло,
Я проснулся на жесткой больничной подушке. С головой, наполненной смесью ваты и газировки и телом, полным необычайной легкости. Надо мной склонились два лица. Моя мама, чье красивое лицо, подпортили мешки под глазами. И мэр, чей вид никак не изменился. Темно зеленый пиджак, белая рубашка, и белый галстук. Каштановые волосы зачесаны назад. Небольшие круги под голубыми глазами. Ни единой морщинки на лице, из-за чего не понятно сколько ему лет. Тонкие губы. Широкие скулы. Странные родинки на лбу и подбородке. Сейчас он своим успокаивающим голосом, спросит…
– Как ты себя чувствуешь?
– Наверное, так же, как и выгляжу.
– Мир… – мама прильнула к моему лицу, и стала аккуратно гладить голову.
– Кто это сделал? – спросил мэр.
– Я не помню.
– Не помнишь или не хочешь отвечать?
– Не напирай на него. Не сейчас. – сказала мама.
– Было темно… – пытаюсь ответить я.
– Сколько их было?
– Четверо. – мама продолжает гладить меня, а я не могу оторвать взгляда от ее руки. Я и забыл, как это успокаивает и расслабляет. Будто я снова в детстве.
– Они что-нибудь тебе говорили?
– Я не знаю… я хочу пить.
– Диана, ты нас не оставишь?
– Зачем? – спросила мама.
– Мир хочет пить. Принесешь ему что-нибудь?
– А… Конечно. Я заварю нам чай.
Мама наклонилась ко мне, чтобы поцеловать в лоб, но из-за того, что каждый сантиметр моего лица занимают синяки и ссадины, передумала и просто ушла.
Не успела дверь за мамой, захлопнуться, мэр спросил: – Ты специально снял пальто? Хотел быть избитым?
– Не совсем так… Там был еще крылатый. Я подумал, если им так надо, пусть лучше меня изобьют.
– Почему тебя?
Не представляю, как лучше на это ответить.
– Ты думал, что заслуживаешь избиения? – подсказал мне мэр.
– Нет. Не знаю. Просто… у меня был выбор, стать отбивной или спокойно дойти до дома, а у того, другого крылатого, такого выбора не было.
– Откуда ты знаешь? Может, был?
Я повел плечами.
– А, зачем показал справку? Решил, что с тебя хватит? – мне показалось, что мэр улыбнулся. – В любом случае, мы проверили твои крылья, когда ты был без сознания. Все в порядке. Я уже сообщил полиции. Ты теперь не подозреваемый.
– А,
– Тогда бы пришлось полностью их удалить.
– Крылатые после такого долго не живут.
– Гений, что придумал летать с подрезанными крыльями, с легкостью должен справится и с этой задачей, так?
– Вы же понимаете, насколько жутко это звучит?
– Я понимаю, что для тебя не пожалели обезболивающего.
Не знаю почему, я улыбаюсь его словам.
– Тебе нужен отдых. – продолжает мэр. – Полежишь тут недельку другую.
– Зачем? Я полон сил.
– Твои почки, ребра и состояние в целом, так не считают.
Держа в руках кружку с чаем, вернулась мама.
– Что ж, а мне пора бежать.
– Уже? – оставив чай на тумбочке, рядом с моей кроватью, мама подошла к мэру и, держась за изгиб его локтя, поцеловала в губы.
– Пока Диана. А ты, Мир, надеюсь, очень скоро поправишься.
Мэр покинул палату.
Мама села в кресло, размешала сахар в чае и дала отпить мне немного. А потом, она, крепко сжав мою руку и прильнув лицом к подушке, глухо заплакала.
К металлическому привкусу во рту прибавился приторно сладкий вкус чая из столовой. А, к звукам гудящей лампочки, висящей над моей кроватью, мамины всхлипы. Так я и заснул.
Шестая глава
Марк
В четыре утра ненорбар обычно пустует. Выключены все, кроме одного, светильники. Сохнет вымытый пол. Перевернутые стулья лежат на протертых столах. Музыкальный автомат выдернут из розетки. Блестящие бутылочки с выпивкой ровно стоят на полках, не нарушая алфавитного порядка. Дверь плотно закрыта.
Вместе с ненорбаром, сидя за центральным столиком (своим любимым столиком), безшумием, наслаждался хозяин бара – Марк.
Он был одет в водолазку с длинным воротом, серые джинсы и ботинки на молнии.
Каштановые волосы, зачесаны на правую сторону и смазаны лаком. Глубоко посаженные, зеленые глаза, всегда слегка прищурены, будто предвкушают что-то или на что-то надеются. Брови сдвинуты, скулы напряжены. Тонкие губы искусаны, так же как и ручки с карандашами и манжеты некоторых рубашек.
Сгорбившись над толстой, черной тетрадью, бармен пишет нравоучительные монологи, ответы на вопросы, придуманные им же, а еще тирады, манифесты и тому подобное. Его правая нога нервно бьется о пол, а руки то и дело трут глаза, размазывая по бледной коже синие чернила. Хотя-бы одна удачная фраза или метафора, думает Марк, и день прожит не зря.
Еще чаще, чем исписывать свою тетрадь, Марк любил фантазировать – привычка, что он приобрел лет в двадцать, когда проводил много времени в больницах, имея прозвище «тот высокий парень» и статус пациента.