Когда налетел норд-ост
Шрифт:
По коридору за дверью гулко протопали чьи-то полуболотные сапоги, раздался смех и посвистывание. Кто-то шел на палубу, шел туда, где бушевал ветер, где неподалеку от их траулера мерно покачивались скалы Норвегии, крутые, глыбистые, в черных трещинах и пятнах снега, — их несколько дней подряд видел Виктор. И видел, как много раз в сутки к борту подтягивали трал, как тяжелым потоком лилась на палубу рыба из его мешка и начиналась шкерка. Виктор тогда еще держался, хорохорился, давал себе слово, что не уйдет из ходовой рубки, с палубы, с глаз этих ребят… А потом не хватило сил бороться с этой планомерной, рассчитанной с математической точностью качкой. А впрочем, дело было не только в качке — не он первый, не он последний поддался ей с непривычки. Дело
Он явился сюда, чтоб прославить их, и вот, презираемый ими и в первую очередь собой, валяется, всеми брошенный и забытый, в каюте. Не надо было соваться в море, и в порту мог собрать материал. А уж если решил выйти, надо было дождаться тот траулер, который ему рекомендовали знающие, доброжелательные люди: все на нем было бы не так… Три дня ждал его и не дождался, обиделся, неловко стало, решил показать свой характер и что-то доказать себе. Вот и доказал!
— Витька, слазь! — услышал он сквозь полуоткрывшуюся дверь голос Северьяна Трифоновича, тралмейстера. — Я тебе тут соленых помидоров с кислой капустой принес, примет их твой организм, покушай…
— Спасибо, я попозже… — Виктор отвернул голову к переборке.
А давно ли ходил он по Москве со свежей, чистой головой, был удачлив, легок на шутку, с удовольствием кормил своих диковинных рыбок в аквариуме, радовался предстоящей командировке в Мурманск и обещал главному редактору их молодежного журнала быть в поездке молодцом и привезти из самой гущи жизни отличный, глубокий, боевой репортаж о рыбаках тралового флота? Давно ли все это было? Месяц назад? Неделю назад? Нет, меньше, меньше…
— Готовься в дальнюю поездку, — сказал однажды утром Виктору заведующий отделом Костин, — это идея главного… Вспомнил про тебя. Поздравляю.
Виктор вначале не поверил Костину, думал — разыгрывает. Его, новичка-литсотрудника в отделе рабочей молодежи, лишь раза два командировали на подмосковные заводы. Ожидаемого фейерверка не получилось, одни неприятности, и его больше не трогали. Он не огорчался, потому что не был тщеславным и никогда не испытывал честолюбивого желания мотаться по разным там фабрично-заводским и строительным объектам. Уютная московская жизнь с театрами, кино, книгами вполне устраивала его. И вот без всяких намеков и просьб: «Готовься… идея главного…» Виктор никак не мог сосредоточиться на своей работе — ответах на письма.
Все в отделе с трудом скрывали зависть, и Виктор старался быть великодушным: не травмировал в буфете разговорчиками о заманчивой поездке и даже напускал на себя безразличие. Но в душе он, конечно, ликовал. Одно было жаль — не мог набрать номер Таниного телефона и похвастаться: неделю назад поссорился с ней и стойко выдерживал характер…
Между тем события развивались стремительно.
— Виктор, к шефу! — позвонила ему через два дня по внутреннему телефону Ирина, секретарша главного, и он вскочил из-за своего заваленного рукописями и письмами стола и полетел в приемную, возбужденный, счастливый, твердо зная, что на этот раз его вызывают не для упреков и нотаций. Главный уже подписал командировочное удостоверение в Мурманск и, наверно, хотел высказать ему какие-то пожелания и напутственные слова.
На пороге кабинета Виктор лихорадочно поправил пестрый, короткий, как лещ, галстук с крупным узлом, придал лицу серьезное, но вместе с тем и раскованно-непринужденное выражение и решительно вошел в кабинет.
Шагнул с единственным желанием — зачем скрывать это от себя? — понравиться главному, оправдать все его надежды, потому что давно известно, что тот скуп на похвалы и просто так никого не погонит в дальнюю командировку.
Главный — высокий худощавый человек — поднялся навстречу Виктору и совсем
— Так вот, Виктор, — сразу, без предисловий начал главный, повернувшись с креслом к большой карте, висевшей за его спиной, — мы решили послать вас в Мурманск, к рыбакам тралового флота. Нам до зарезу нужен хороший материал о тех, кто промышляет в северных морях и снабжает страну рыбой…
Виктор утвердительно кивнул головой.
— Короче говоря, нужен материал о труде — не будем бояться этого слова, хотя вы можете его и не употреблять, — о подлинной сущности, красоте и необходимости его, о том, как человек в труде создает нужное всем и в то же время проявляет себя, утверждает как личность. Постарайтесь сдружиться с людьми, посмотреть на мир их глазами… («Ого, какого он мнения о моих возможностях!» — с легким испугом подумал Виктор.) И не паникуйте, а это чувство обязательно появится, и не раз. На Севере трудно, и там десятки запутанных, сложных, нерешенных проблем…
— Постараюсь обойтись без паники, — Виктор преданно посмотрел в глаза главному, все еще пытаясь сообразить, почему именно он удостоился такой чести. В подобные командировки обычно посылались корифеи, нештатные очеркисты или профессиональные писатели.
— Очень хорошо, — главный откинулся к спинке кресла. — Вы человек нерастраченной энергии, а рыбаки стоят того, чтоб, не жалея себя, потратиться на них.
— Я в этом не сомневаюсь.
Главному было за сорок, лицо худое, с чуть запавшими щеками и двумя вертикальными морщинами, таившими в себе иронию, улыбку и немалый опыт. В густых и темных зачесанных назад волосах искрилась седина. Несмотря на солидный возраст, он производил впечатление очень живого, очень современного человека, способного все понять и оценить и даже в какой-нибудь трудной ситуации вслух признать свою неправоту.
— Кольский полуостров чрезвычайно интересный, — продолжал главный, — природа там неброская, не отвлекает человека от основного, а что касается Мурманска — отличный город.
«Он и другим так объясняет перед командировками или только мне?» — с тревогой подумал Виктор.
— Мне бы хоть на денек туда вырваться! — продолжал главный. — Подышать бы снова тем воздухом…
— А вы там были?
— Приходилось, но очень давно. Даже не верится уже. Служил там. На «Малютке». Много раз захаживали к норвежским фиордам и кое-что даже отправили ко дну. Однажды едва ушли от глубинных бомб и, выключив двигатели, отлеживались на грунте…
— Простите, а что такое «Малютка»?
— Не знаете? — удивился главный. — Это лодка. Подводная. Самая наикрошечная. Чуть больше вот этого кабинета. Торпедистом был, и лет мне было, пожалуй, поменьше, чем вам. Распевали мы тогда смешную песенку, сочиненную кем-то из подводников: «Мы с вами последние сутки на суше надежной стоим, мы завтра уйдем на «Малютке» туда, где синеет Гольфстрим». Смешно, правда? И наивно.
— Но зато поэтично. Скажите, а в море мне нужно выходить?
— А как же иначе? — опять удивился главный. — Хотя, впрочем, времени у вас будет в обрез: командировку даем на две недели, для нас это максимум. Сами решите на месте, как вам поступить. В рыбном порту — он, между прочим, самый большой в мире — можно многое узнать… Но лучше, конечно, выйти в море. Итак, мы ждем от вас серию очерков, репортаж с какого-нибудь интересного траулера, и он должен быть, как вы сами понимаете, острый, достоверный, из самой гущи жизни. Как говорится, с переднего края сражения за большую рыбу. И чтобы в нем чувствовалось время — начало шестидесятых. Этот репортаж нужен и для нашего журнала, и для вас… — Главный дружелюбно, но вместе с тем многозначительно посмотрел на Виктора, встал и крепко, основательно, жесткой рукой бывшего торпедиста «Малютки» пожал его руку. — С удачей, — сказал он на прощанье.