Когда налетел норд-ост
Шрифт:
До прихода Липатова оставалось два дня, и Виктор продолжал изучать жизнь порта. Вместе с жиденькой толпой родных и знакомых, ожидавших суда, приходящие с лова, стоял он и смотрел, как их подтаскивают к причалу буксиры, прыгал на палубу, представлялся начальству и с ходу забрасывал вопросами. Всем было не до него. Соскучившись по дому, моряки рвались к женам, матерям, детям, а кто и в ресторан.
Трудней было вырваться капитанам: у них куча дел и в порту и в управлении. Всем хотелось отоспаться, отогреться, походить после шаткой палубы по надежной земле. Редко удавалось Виктору задержать кого-либо больше чем на десять минут. Каждый старался вежливо отделаться от него. Виктор их понимал, а они его? Кто он был для них?
Вот-вот должен был прийти долгожданный липатовский траулер, которого Виктор, между прочим, ждал все меньше и меньше и скоро вообще перестал ждать. Виной тому был капитан-директор большого рефрижераторного траулера «Лев Толстой» — высокий худой человек, тщательно выбритый, в безукоризненно сидящей тужурке с надраенными пуговицами, побывавший за свою долгую жизнь в большинстве портов мира.
Он был так начитан, столько знал всего, так верно судил о людях и времени и при этом был так легок и прост в обращении, что через полчаса беседы Виктор почти влюбился в него. Сидел непринужденно, если не сказать небрежно, как у себя дома, развалясь на упругом синем диване в его каюте, просторной и сверкающей чистотой, тянул маленькими глотками крепчайший и ароматнейший турецкий кофе и с замирающим сердцем слушал его. Он и не предполагал, что на промысловых судах могут быть такие образованные и красивые люди.
Он говорил, Виктор слушал, но время от времени капитан-директор заставлял и его говорить о себе, о мурманских впечатлениях, о том, что и как он хочет написать. Виктор отвечал ему легко и откровенно, потому что собеседник был понятлив, слушал внимательно, не перебивал. Виктор все время старался веселить его своими меткими наблюдениями и вполне трезвыми рассуждениями о всех горестях моряцкой жизни, о бессмысленном пьянстве многих рыбачков.
— Скажите мне, — спросил капитан-директор, когда Виктор кончил, — зачем вам эти рыбачки? Эти завзятые любители морской травли и, уж конечно, не кефира в рюмках?
Виктор смутился:
— Как зачем? Я ведь специально за этим приехал сюда и уже собрал громадный материал о них…
— Не обманывайте себя, мой милый, — с грустью сказал капитан-директор, — не собрали вы никакого материала. По вашим вопросам я вижу, что вы прекрасно ориентируетесь в терминологии и знаете, как и что вытаскивают из воды, но вот по этой части… — он приложил руку к левой стороне груди — …по этой части дела у вас обстоят не самым лучшим образом…
Виктор покраснел.
— Понимаете ли, милый молодой человек, э т о то, чего не занесешь в блокноты, а ведь, по-моему, э т о самое главное в вашем деле? Простите меня, старика, я сам не очень доволен собой и своей жизнью, много раз делал не то, что нужно, но об этом, как всегда, узнавал позже, ценой больших и малых потерь. Так вот: поболтайтесь-ка вы хоть недельку с этими самыми рыбачками в море, и вот тогда вы сможете их понять, оценить и даже полюбить. А иначе все бесполезно: покупайте обратный билет, ничего путного у вас не получится…
— Кто ж вам сказал, что я боюсь моря? Я выхожу через день-два на траулере, где капитаном Липатов, я…
— Это очень похвально для вас. Простите меня, ворчливого, неуживчивого старика, который вечно вмешивается в дела, его не касающиеся. Так вот, не рвитесь к Липатову. Вы
Глава 4
«МЕЧ-РЫБА»
— Спасибо, я сыт. Всего доброго. — Виктор пошел через порт к проходной. На душе было так тошно, что пропала всякая охота посетить еще хоть один корабль, побеседовать хоть с одним моряком.
Ничего себе — взял интервью… И все-таки кое-что в словах капитан-директора было похоже на правду. Было ведь? Было… И работники редакции предупреждали Виктора, но более вежливо и деликатно, что напрасно он избрал для себя липатовский траулер, тот самый, который он с таким нетерпением ждал уже добрых два дня. Зачем ждал? Впрочем, это более чем ясно — зачем, не надо лгать самому себе…
Виктор шел к Управлению тралового флота не через переходный мостик, а как попроще и побыстрей, как ходили все моряки, — по дорожке вдоль рельсов. Он был в смятении, знал, что надо делать, но не был до конца уверен, что решится на это.
Секретарь был на месте. По-домашнему расстегнув пиджак и откинувшись к спинке кресла, он оживленно разговаривал с какими-то моряками.
Виктор вошел в кабинет и, забыв поздороваться, врубил:
— Слушай, мне надо выйти в море… Срочно. Можешь устроить?
Секретарь недоуменно посмотрел на него:
— Но ведь твой еще не пришел, задерживается… Хочешь, узнаю, когда придет? — Рука секретаря привычно легла на телефон.
— Не хочу! Пошли меня на самый обыкновенный… На любой, который отходит сегодня!
Видно, у него было такое лицо, что секретарь забыл о своих собеседниках. Он озабоченно, явно не веря своим ушам, смотрел на Виктора.
— Но ты ведь сам просился на такой траулер, и Липатов больше всего подошел бы. Я желаю тебе только добра. Ведь просился же?
— Просился. А теперь прошу на любой… Я б хотел даже сегодня уйти, хоть через час…
— Что с тобой стряслось? Ведь с отделом кадров договориться надо, оформить все, бумагу написать, в судовую роль внести и все такое…
— Ну и пиши, вноси… Я не хочу больше ждать.
— Ты все обдумал? — пытался образумить его секретарь. — Не раскаешься? У Липатова условия жизни лучше. В море это важно… Море — оно, брат… — Он стал подбирать нужные слова.
И вдруг Виктор понял — и надо было мгновенье, чтоб это понять, — все они: и секретарь, и замредактора «Рыбного Мурмана», и капитан-директор — считают, что он не очень серьезный и стоящий человек… И не успел секретарь докончить фразу, для которой он с трудом подбирал слова, чтоб не задеть Виктора, как тот опередил его:
— Твердо решил. Если сегодня нельзя, я бы хотел уйти завтра, скажем, на «Меч-рыбе» или на…
— Ах ты… Ну хорошо, постой, я, кажется, видел в коридоре Сапегина. — Секретарь выскочил из-за стола и кинулся в коридор. Виктор услышал, как там по порядку, одна за другой, захлопали двери и из каждой комнаты раздавался его голос. Потом минуты на две шум затих, в коридоре заскрипели шаги, и в комнату вошел секретарь вместе с довольно молодым, невысоким, толстеньким человеком в форменной морской тужурке и мичманке. С очень немужскими, очень синими глазами.