Когда нам семнадцать
Шрифт:
Это походило на предательство. Сознание того, что я остался один умирать в этой ледяной безмолвной пустыне, острой болью прошлось по сердцу. В глазах у меня потемнело, я впал в какое-то состояние небытия.
Очнулся я уже в лазарете.
Наверное, жар которым все эти дни была придавлена моя голова, отхлынул сразу, потому что я как-то вдруг увидел огонь в печурке посередине большой комнаты, наполненной густым храпом и шумным дыханьем крепко спящих людей, и девушку-медсестру в полушубке, бросающую в печурку дрова, и серый мрак, разлившийся в комнате. Девушка сидела ко мне боком, тихонько напевая что-то
— Пить, — попросил я девушку. — Попить можно?
— Можно, можно, солдатик, — с готовностью откликнулась медсестра и принесла мне кружку с водой. — Бредил ты, солдатик, ох, как бредил, — начала девчонка. — Все какого-то Омголона вспоминал. Дружок твой, что ли?
— Омголон?! — не ответив медсестре, я соскочил с койки, и вид у меня был, наверное, такой сумасшедший, что девчонка невольно хихикнула.
— Ты куда, солдатик, собрался? Ложись, ложись, — приказала она уже начальственным тоном.
Но в тот момент я не выполнил бы, наверное, приказа даже самого генерала. Мне надо было увидеть Омголона, припасть к его голове и просить, просить прощения. Было ясно, что это он спас меня от смерти. Как выяснилось потом, ему удалось добежать до солдат обогревательной службы, в задачу которых входило встречать всех, кто идет на помощь блокадному Ленинграду. Омголон привел их ко мне. Не теряя времени, они принялись прикладами винтовок сбивать с меня лед, а потом отнесли в лазарет.
— Принеси мне валенки и полушубок, — потребовал я от медсестры.
— Товарищ боец!.. — взмолилась она. Но вид мой и тон заставили ее быстро принести мне одежду.
Уже выйдя с медсестрой на мороз, я объяснил ей, что Омголон — это мой конь, с которым мы вместе воюем и что я люблю его больше своей жизни.
— Конь? — почему-то переспросила девчонка.
— Да, конь, — сказал я. — А что?
— Так тут есть чей-то конь.
— Где он? Где, спрашиваю?
Девчонка не ответила. Крупно шагая по снегу, она привела меня к какому-то разрушенному строению, и когда, чиркнув спичкой, я вошел под его каменные своды, оказалось, что это старая часовня.
Омголона я увидел сразу, но не поверил глазам своим, что это он. Предо мной на соломе из-под матрацев, низко опустив вытянутую шею, лежало животное со впалыми боками.
— Омголон!
Услышав мой голос, конь медленно поднял голову, повел ноздрями, хотел заржать, но из груди его вырвался хрип.
— Омголон!
Я встал перед конем на колени и схватил его лохматую голову. Девчонка подожгла лучину и стала светить мне. Глаза Омголона были грустными. Я ощупал его ноги, суставы походили на крупные шишки.
— Почему вы его не кормили? — закричал я на медсестру. Она поднесла лучину к полу, и рядом с Омголоном я увидел хлебные корки.
— Всем лазаретом откладывали от паек. А пайки сам знаешь какие, солдатик, — вздохнула она. — Да он и это не ест. Болен.
— Почему не вызывали врача?!
Я, должно быть, снова закричал, потому что лучина в руках девчонки вздрогнула, и она ответила не сразу:
— В Ленинграде люди гибнут, а тут конь… Нету у нас врача далее для людей. — Медсестра вытянулась и сказала уже построже: — Я тут самая старшая из всего
Я собрал в кучу валявшиеся на полу часовни куски дерева и зажег костер. Потом принес в ведре теплой воды, напоил Омголона. В лазарете оказались рваные матрацы, притащив их, я укрыл коня. Так мы и прокоротали с ним ночь у костра, под сводами часовни.
А утром прибежала та самая медсестра-девчонка и сказала, чтобы я шел к командиру.
— Зачем? — удивился я.
Девчонка была удивлена не меньше меня.
— Как зачем?.. Тебе же надо идти защищать Ленинград, солдатик!
Я стоял посреди часовни, сраженный жестокой правдой слов молоденькой медсестры. А Омголон, словно почуяв, что случилось что-то непоправимое, подался ко мне, но, видя, что не дотянется, стал подниматься на ноги. Он поднимался медленно, с трудом удерживая свое худое тело на шатких ногах, а в глазах горел такой неистребимый свет жизни, что девчонка не выдержала и с ревом выскочила из часовни.
Таким я его и запомнил на всю жизнь.
КОГДА НАМ СЕМНАДЦАТЬ
Повесть
Глава первая
ЛЮДИ НА ЛЬДИНЕ!
Начинался трудовой день девятого класса «А»…
В ожидании урока ребята раскладывали на партах тетради, учебники, ручки, чинили карандаши, между делом вели разговоры. Словом, все шло своим чередом.
Только Игорь Русанов, мой друг и сосед по парте, был какой-то особенно беспокойный.
В руках у Игоря — автоматическая ручка, новенькая, сияющая черной полировкой и золотым ободком. Не отрывая от ручки восхищенных глаз, Игорь чиркает по листку бумаги. Парта вздрагивает, это мешает наливать чернила в «непроливалку».
— Хоть бы не ерзал! — с укором говорю я.
Главное, конечно, не в чернилах. Мы с Игорем решили делать радиоприемник в складчину. Но вчера он увидел в магазине автоматическую ручку и купил ее вместо радиоламп. Правда, ручка куплена на двоих, но от этого не легче — деньги истрачены.
— Сиди спокойно! — прошу я еще раз.
Игорь, повернувшись, изучающе смотрит на меня.
— Зря ты, Лешка, сердишься! Ведь это же новинка. Высший класс техники!
Брови Игоря веселыми стрелками уходят вверх, голос самый добродушный. И спорить с ним сейчас бесполезно.