Когда нам семнадцать…
Шрифт:
— Леша, что же ты!
Это голос Зины. Все-таки пришла! На лбу я чувствую ее прохладную ладонь.
— Ты все спишь, не надоело?
— Как же, я недавно вставал, в одиннадцать…
— Недавно! — засмеялась Зина. — Уже шесть, мы с работы пришли. К тебе, кстати, гость явился.
В коридоре раздались шаги. Одни — Павла, другие — незнакомые.
— Он не спит? — донесся чей-то басок.
— Проходите, Лазарев, проходите! — приглашала Зина. Она отвинтила блестящую крышку
— Ладно! — отмахнулся я. — Где же Лазарев-то?
Зина со стуком поставила термос на стол и вышла из комнаты. Вот так всегда — сердится из-за мелочей.
Я, кажется, вовремя оделся. В дверях стоял Павел, а рядом с ним — широкоплечий приземистый паренек. Оба в спецовках — прямо с работы. Но Вани Лазарева с ними не было…
— Знакомься, Алеха! — Подхватив под локоть паренька, брат подвел его ко мне. — Не узнаешь? Василий Лазарев, с нашего завода.
«Как же я могу узнать, если это не Ваня Лазарев, а какой-то другой Лазарев!» — подумал я.
А глаза у брата хитрые-хитрые.
— Да, Алеша, еще бы немного… — сказал Лазарев.
И сразу я узнал этот голос, и мне вспомнились протяжные, доносившиеся откуда-то издалека слова: «Эх, паря, еще бы немного, и каюк тебе…»
Так вот это кто!
— Хорошо, что пришли! — Я протянул Лазареву руку. — Если бы не вы…
— Проезжали на машине, тут ты и подвернулся. Только и всего геройства!
Павел подставил Лазареву стул:
— Поговорите, а я по хозяйству…
Оставшись вдвоем с Лазаревым, мы долго не решались завести разговор: сидели, присматриваясь друг к другу. Волосы у Лазарева были черные, жесткие. На обветренном лице поблескивали голубые задумчивые глаза. Увидев на стене двустволку, Лазарев спросил:
— Павла Семеныча?
— Его, — ответил я.
— А ты… охотник?
— Бывает, езжу на зорьки. — Вытащив из-за шкафа свою бердану, я протянул ее Лазареву: — Вот!
— Твоя? — Ловкие пальцы его прошлись от ствола до приклада, и затем он осторожно поставил бердану к стене.
Я снова протянул ружье Лазареву:
— Берите… Насовсем!
— Зачем? Нам это без надобности. Была у меня такая. Продал, как в город поехал. — Лазарев решительно отставил бердану. — На охоту потянет, тогда попрошу. Да ведь недосуг: с завода-то не вылазишь!
— Давно вы на заводе?
— Больше года. А все не могу обвыкнуть. Эх, и леса у нас в Забайкалье! — Лазарев достал кисет, отсыпал на кусочек газеты махорки, стал завертывать самокрутку. — Если бы не Павел Семеныч, катанул бы обратно в деревню. Не нравится мне здесь. Да вот твой брат не советует завод бросать… Куришь? — дохнул он дымком.
— Нет.
— Хорошо. А я давно курю, как отца лишился. — Лазарев затянулся, продолжая хрипловатым баском: — Кулачье отца убило. Сиротами нас трое осталось. Ваньку-то, поди, знаешь?
— Как же,
— Мы с ним братьями по отцу приходимся. Мать-то Ваньки мне не родная… — Помолчав, Лазарев добавил: — А Ванька башковитый, не гляди, что щуплый. Все за шахматами сидит. Прославился…
— Мы его в школе чемпионом прозвали, — подтвердил я.
— Да, далеко пойдет! — Лазарев вздохнул. — Образование получит. А я вот грузчиком. Да и кем я еще могу?
Мне стало как-то неловко, будто я виноват в том, что мы с Ваней учимся, а Лазарев не учится.
— А что вы делаете? — только и нашелся я спросить.
— Детали в цех подвозим, а когда и на железную дорогу ездим. В ту непогодь я как раз за чугуном ездил… Понимаешь, паря, — живее заговорил Лазарев, — вагранки у нас на заводе есть, печи такие… Да тебе чего рассказывать — твой отец литейщиком был. — Примяв пальцами окурок, он положил его в пепельницу. — Не хватает иной раз чугуна-то, вот и ездим.
В окно постучали. Один раз. Второй. Третий.
— Стук, паря, условный, — определил Лазарев. — Видать, товаришок?
— Игорь! — разглядел я в сгустившихся сумерках смеющееся лицо друга.
Игорь вошел как-то боком, держа под рукой знакомый мне лакированный ящичек.
— Фу, Лешка! Наконец-то к тебе прорвался! Как ни придем, все нельзя да нельзя. Твоя тетя Зина — что китайская стена.
«Ага, значит, не только Игорь справлялся! — обрадовался я. — Кто же еще?»
Искоса взглянув на Лазарева, Игорь поставил на окно приемник и отнял его заднюю стенку.
— Сам собрал? — подивился Василий.
— Ага! Вот катушка, лампы, конденсатор. — Игорь нетерпеливо пригладил ладонью черные вьющиеся волосы. — Собрал, а не работает!
— Может, батарея старая? — подошел я к приемнику.
— Ну, нет! — Игорь быстро отсоединил электрическую батарею и, как заправский радист, лизнул языком контакты. — Дергает!
— Дергает? — рассмеялся Лазарев. — Без языка останешься!
— Эй, радисты, пока языки целы, живо к столу! — позвал нас Павел.
Зина уже разливала по тарелкам уху.
— Достается, поди, — сочувственно заметил Лазарев, следя за быстрыми движениями хозяйки. — В цехе за разметочной плитой орудуй, дома — за кухонной.
— Вот и хорошо, — посмеивалась Зина. — Я нарочно две плиты захватила — больше власти!.. Павел, передай-ка гостю уху.
Невысокая, худенькая, с туго закрученной на голове косой, Зина, когда смеялась, удивительно молодела.
— Ну вот, — Павел придвинул к Лазареву тарелку, — ешь и рассказывай: чего это ты с завода бежать собрался?
Глаза у Павла отцовские — беспокойные. От уголков их, точно трещинки, расходятся ясно видимые морщины, в них въелось машинное масло. Темные волосы местами пробивает седина. Ему уже за тридцать…