Когда наступает рассвет
Шрифт:
Отсюда, с крутого берега Сысолы, открывался живописный вид на реку, на маячившую вдали Золотую гору, на чуть видневшуюся слева Вычегду.
Здесь было светло и привольно. Под легкими порывами ветра мягко шелестели блестящие листья тополей, покачивались пушистые ветки кедров.
Затерявшись в шумной толпе парней и девушек, Домна с Анной шли не спеша и только успели завернуть за угол каменной церковной ограды, как над высокой колокольней взметнулась стая галок.
Сестры невольно взглянули вверх.
— Аннушка, смотри! Что это
— Вспугнули, — отозвалась та. И не успела сказать, как вдруг из черного проема колокольни появилось странное белое облачко, точно выпорхнула стайка белых голубей.
Но это были не голуби.
— Листовки! — раздался чей-то звонкий голос.
Покружившись в воздухе, листки падали вниз, на толпу гуляющих. Многие кинулись ловить их.
— Смотрите! Тут что-то написано.
— Видите: «Долой грабительскую войну!»
Кто-то вскрикнул, словно прикоснувшись к раскаленному железу:
— Эй, полиция!
В толпе замелькала черная, как у цыгана, борода кожевника. Он завопил, словно на пожаре:
— Это дело ссыльных! В Сысолу их, утопить всех до единого!
Вокруг старого собора все задвигалось, закипело. Замелькали фуражки полицейских. То тут, то там раздавались сердитые окрики: полицейские бросились собирать разлетевшиеся листовки, вырывали их из рук у тех, кто пытался утаить, запрятать в картузы, в карманы. Домна, впервые попав в такую перепалку, больше с любопытством, чем с испугом, смотрела на происходящее.
Где-то около самой колокольни раздался ликующий голос кожевника:
— Держите! Вот он!..
Домна с Анной побежали за хлынувшей в ту сторону толпой.
— Где, где он? — спрашивали друг у друга всполошенные люди.
— Только что тут видел! — кричал кожевник осипшим голосом, красный и потный от усердия. — На колокольне был, поганец, там прятался! Тут он! Ищите…
— А это не он ли? Смотрите, смотрите, бежит к сторожке! — кто-то показал на мелькнувшую у церковной сторожки фигуру человека.
— Он! Держите дьявола! — захлебываясь от ярости, гаркнул кожевник и бросился догонять бегущего.
Через минуту голос его был слышен за углом:
— Попался-таки!..
— Да это же Терень, дурья башка! — спохватился бойкий и вертлявый дербеневский приказчик.
— И вправду он, дурак! Куда ты бежал, болван этакий?
— Не бейте меня, не бейте! — защищая голову от удара, взмолился Терентий.
— Лешак кривоногий! Дубина! Добрых людей только с толку сбил! — И, поддав ногою нищему под зад, кожевник помчался обратно.
Толпа зевак хлынула за ним и дербеневским приказчиком.
Вскоре Домна вновь услышала голос кожевника:
— Караульте выход с колокольни! Здесь он!
Жандармы заметались, как собаки, почуявшие зверя. Они бросались то в одну сторону, то в другую, раздавая тумаки и подзатыльники путающимся под ногами ребятишкам.
В суматохе трудно было что-либо понять.
Но вот Домне показалось, что в одном месте
— Проня! Пронь-ка-а! — закричала Домна. Но кругом было шумно, она еле расслышала свой голос.
— Может быть, не он? — выразила сомнение Анна.
— Что ты! Будто я его не знаю? — возразила Домна.
Парень, за которым охотились стражники, ловко ныряя в толпе, добежал до обрыва, на миг остановился у края и прыгнул вниз.
— Ловите его, ловите! Вот он, шельмец! — размахивая черным картузом, кричал запыхавшийся кожевник.
Подбежав к обрыву, Домна успела заметить, как далеко уже под горой мелькнула фигура и исчезла за прибрежными постройками.
Между тем полицейские свистки все еще перекликались на Соборной горе. Но было уже поздно: парень успел скрыться из виду.
— Аннушка, видела, как он сиганул с угора прямо вниз? Ай да Пронька! Как ты думаешь, это он раскидал листовки?
— Сказала тоже… Разве Пронька так бегает?
Жандармы продолжали шнырять, подбирая тут и там листовки. Люди же, опасаясь попасть в полицию, быстро расходились.
— Ну и сорванец! — рассуждали в толпе. — Бегает, как олень, аж пятки сверкают!
— А что написано в листовках — знаешь?
— Не читал, что ли, сам-то?
— Да не учен я.
— Про войну написано: сколько народу побито, сколько денег переведено на прорву…
— Эх, война, будь она проклята!
Когда сестры покинули Соборную гору, Домна спросила у Анны:
— Ты подобрала хоть листок?
— Зачем он мне, коли не умею читать!
— А я взяла. В коты [4] под подстилку засунула. Придем домой, я тебе прочитаю, — пообещала Домна. Она полтора года училась в начальной школе и хотя с трудом, но читала.
Сестры поднялись по Покровской улице к пожарной каланче, пересекли Спасскую улицу, прошли еще несколько десятков шагов и остановились у двухэтажного каменного дома с большими, в рост человека, светлыми окнами. Здесь помещалась женская гимназия.
4
Коты — национальная летняя кожаная обувь.
— Вот бы где поучиться! — мечтательно проговорила Домна, любуясь гимназией, которая казалась ей сказочным дворцом.
— Ишь чего захотела! Когда будешь купеческой дочкой, может быть, и сюда попадешь, — съязвила Анна. — Пойдем дальше, а то глаза прилипнут… В городе раньше всех открывается лавка Есева, к нему и заглянем. Хорошо бы купить матери в подарок ситцевый платок, а то у нее уже старенький. Знаешь что? Давай-ка разуемся. Ногам нашим ничего не будет, а обувку надо беречь. — Она села на край деревянных мостков и начала снимать коты.