Когда наступает рассвет

Федоров Геннадий Анатольевич

— Не хотел обидеть, браток, прости! — смутился сплавщик. — По правде сказать, и у меня на сердце камень. Вот выпьешь малость и позабудешь про все, королем ходишь! А выйдет хмель, и снова горе с нуждой сердце гложут… Я, браток, с матушки-Вычегды, зовут меня Викул Микулом. Сортовку сплавить до Архангельска нанимались, да лиха беда случилась с нами: плоты в полой [7] загнало. Все лето провозились. А ты знаешь, какая это работа — выводить лес из полоя?

— Трудная? —

спросил Макар, чтобы поддержать разговор.

7

Полой — устье, пролив, образующийся только в половодье.

— Сказать: трудная — мало! — усмехнулся Викул Микул. — Я тебе скажу: адская! Все плоты надо разобрать и по бревнышку выводить к реке. Вот она, работенка сплавная! Архангельск далеко стоит, не видать его отсюда. И не один полой на широкой Вычегде да Двине подкарауливает тебя в пути. Трудно дается нам копейка.

— А вы бы плюнули, бросили лес в полое, а сами вернулись домой! — посоветовал Макар.

Викул Микул покачал кудлатой головой.

— Оставить лес в полое? Да за это последнюю коровешку из хлева выведут, по миру пустят, в дым разорят, и не рад будешь жизни.

— На это они мастера! — сказал Макар. — С нами вместе тут работал мужик. Терентием зовут. Тоже по миру пустили. Погиб человек, даже с ума свихнулся, бедняга.

— Еще бы! — отозвался Викул Микул. Он помолчал и, принимаясь свертывать цигарку, спросил тихонько:

— Слышал, что сегодня творилось на Соборной горе?

— Говорят, стражники табунами бегали, весело было! — усмехнулся Макар. — Меня там не было, от людей слыхал. А что?

— Да так, ничего… — Викул Микул отвел глаза.

Домна вмешалась в разговор старших:

— Такая заваруха там была! Мы с сестрой все видели. Кожевник вместе с ними поймал Тереня и давай трепать!

— По ошибке, наверно. Не его они искали, — сказал Макар. — Там листовки, говорят, раскидывал кто-то…

— Весь берег был усеян ими. — Викул Микул глубоко затянулся и снова замолчал.

— А ты, земляк, не бойся меня, говори, что на душе. И этой девушки не опасайся. Она свой человек. Говори, не мнись, — подбодрил сплавщика Макар.

— А что нам знать, мы люди темные, — начал было Викул Микул, но не удержался и принялся рыться в кармане лузана. Оглядевшись по сторонам, он извлек оттуда аккуратно сложенную листовку, осторожно развернул узловатыми пальцами и, словно оправдываясь, сказал — Вот… Подобрал одну, может, что нужное написано. Да не силен я в грамоте. Известно, мужик не ученый — что топор не точеный. Помоги, служивый, прочитать. Только осторожнее! За эти самые бумажки и хватали давеча людей. Хочется знать, что в них написано.

— Стражников не видать, — успокоил его Макар. — У девушки помоложе глаза, она прочтет, а мы послушаем. Домна, прочтешь нам?

Они отошли в

сторону, и только тогда вычегодский сплавщик протянул девушке листовку, одну из тех, что после обедни кружились на Соборной горе.

Крупными буквами на ней было напечатано: «Товарищ! Прочитай и передай другому!».

Домна стала читать:

— «Второй год тянется война. Жить стало нечем. Не во что одеться… На фронте кровь, увечье, смерть. Точно гурты скота отправляют наших детей и братьев на бойню, — вполголоса читала Домна. — Виноваты царская власть и буржуазия. Помещики и капиталисты на войне наживаются, не успевают считать барыши… Долой войну!»

Слушая листовку, Макар молча крутил усы. Викул Микул некоторые строчки просил повторить..

Наконец обратился к Макару: _;

— Как ты думаешь, правда здесь написана?

— Сам как считаешь? — спросил тот у Викул Микула.

— Да я что, серый мужик, пень мерзлый. А вот наш шурин как-то говорил: кто богатый — ему войны бояться нечего. От солдатчины он может деньгами откупиться. А для нас война погибель. И до нас, стариков, скоро доберутся. Как считаешь, служивый?

— Меня, безногого, не заберут. А вам придется, видно, понюхать пороху. Война что водоворот, глотает и глотает людей. Настоящая сатанинская печь, сколько ни подбрасывай, все сожрет!

— Сатанинская жизнь! — пряча в карман лузана листовку, сумрачно заключил сплавщик.

На разбитых мостках показался Терентий. За плечами у него на веревочной перевязи висел мешок. Нищий медленно шел по обжорному ряду. Его преследовали ребятишки, выкрикивая озорно:

— Терень, спляши! Спой что-нибудь, Терень!

Макар подозвал нищего к себе и спросил:

— Куда это ты собрался, дружок?

— На пароход! — деловито ответил тот.

— Не хочешь больше кирпичи делать Гыч Опоню?

— К бесу его! Судиться еду! Вон сколько собрал бумаг! — из кучи обрывков газет и разных бумажек в мешке Терентий выбрал листок, развернул и сделал вид, что читает.

— Вниз головой держишь! — рассмеявшись, ткнул пальцем в бумажку парень с балалайкой, подошедший посмотреть на потешного человека.

— Здесь все законы прописаны! — отрезал Терентий.

— Постой, дядя… Покажи-ка свою бумажку! Где ты ее взял?

— Под Соборной горой немало валяется. Хочешь— бери, — Терентий подал парню листовку.

Парень прочитал и спросил:

— А еще есть у тебя такие бумажки?

— Много.

— Дай их нам.

— А что дашь? Копейка есть?

— Найдем копейку.

— Не обманываешь?

— Нет, бери! — И когда парень с балалайкой поло жил нищему на ладонь копейку, тот с недоверием начал разглядывать монету. В эти минуты его глаза смотрели осмысленно. Они у него были голубые, как у ребенка. И сам он был похож на большого ребенка, которому дали занятную игрушку и он боится, не отберут ли у него обратно.