Когда наступает рассвет

Федоров Геннадий Анатольевич

— Что, не нравится моя копейка? — со смехом спросил парень.

— А не побьешь?

— Нет же! Только покажи, как ходит пристав.

Терентий спрятал копейку в рот, выпятил живот, надул щеки и важно зашагал.

Гогочущая толпа тронулась за ним. Наседая на нищего со всех сторон, кричали:

— Не спеши, Терень, не спеши!

— Шары вылупи, как настоящий пристав!

— Молодец! Вот позабавил славно!..

Вдруг кто-то из забавлявшихся крикнул:

— Терентий! А вот и сам пристав идет!

Заложив руки за

спину, медленно спускался к рынку городовой. Время от времени он посматривал по сторонам. Терентий увидел фуражку с красным околышем и бросился бежать. Он несколько раз с испугом оглядывался, махал руками, словно открещиваясь от нечистой силы, затем нырнул за лабаз и исчез из виду.

Дровосеки с уральских заводов, пошептавшись, тоже ушли от греха подальше.

Собралась уходить с рынка и Домна, но неожиданно чьи-то сильные ладони сзади закрыли ей глаза.

— Ой, Проня! — увидев перед собой улыбающееся лицо парня, воскликнула Домна.

— Перепугалась?

— Еще бы! Подкрался, схватил, как медведь!..

— Не серчай, я хотел пошутить… Вон там торгуют гороховым киселем и сбитнем. Сходим полакомимся.

У рыночного ларька, с аппетитом поглощая гороховый кисель, политый душистым конопляным маслом, Проня не переставал болтать:

— Я нарочно подкрался. Хотел проверить, узнаешь ли меня… Ах какой вкусный кисель! Ешь досыта! Еще купим! Хочешь сбитня? А знаешь что? Пойдем к реке! — предложил он. — Там у меня есть любимое место — далеко кругом видно!

— Хочу спросить у тебя что-то, — лукаво посмотрела на парня Домна.

— Спрашивай.

— Только, чур, не вилять, а говорить прямо!

— Конечно! — неуверенно ответил Проня. Наевшись киселя и слизав с пальцев масло, он блаженно сощурил глаза, сказал с чувством — Вкусно!

— Вижу — проголодался.

— Сегодня не ел еще.

— Почему?

— Некогда было. Утром лошадь водил на пастбище, то да се…

— Это на Соборной горе, что ли, пас лошадь?

— Нет же! Почему на Соборной?

— Потому что я тебя видела утром!

Меня? — удивленно поднял брови Проня.

— Тебя, конечно! После обедни… Ой, что там было!

— А что?

— Кто-то с колокольни сбросил листовки. Прибежали стражники. Кожевник носился как угорелый… Попадись ты ему в руки… Хорошо, что успел удрать…

— Кто? Я? — воскликнул Проня, всем своим видом выражая удивление. — Вот чудеса в решете! Зачем же кожевник станет гоняться за мной? И почему ты думаешь, что я там был?

— Потому что своими глазами видела. Не оправдывайся!.. А ты, оказывается, здорово бегаешь!

— Что ты, что ты! Не во сне ли все это видела? — сказал Проня так искренне, что Домна заколебалась: «Неужели ошиблась?»

Проня между тем продолжал убеждать:

— Ты, конечно, обозналась — меня там не было! И хватит про это! А будешь болтать, подумают — правду говоришь. За такие вещи, знаешь, что грозит?

— Да я никому и не говорила. Может, обозналась,

бывает ведь, — сказала Домна, пытливо следя за выражением его лица.

Но тот смотрел прямо, без тени смущения, хотя в глазах и проглядывали смешливые искорки.

— Айда отсюда, пошли! — вдруг сказал он. Он, кажется, заметил приближающегося городового и заторопился; а может, это Домне так показалось? Проня схватил ее за руку, и они побежали к берегу.

Стояли последние дни северного лета. Воздух был теплый. По воде скользили солнечные зайчики. В светло-голубом небе плавали пушистые облака.

Проня с Домной добежали до — крохотной баньки, прилепившейся на спускавшемся круто к реке косогоре и, порывисто дыша, остановились.

— Ну как, нравится? Правда, хорошо тут? — спросил Проня, широко, по-хозяйски, обводя рукой открывавшиеся взгляду пространства: и зеленый залив,

и прибрежные пожни, и курчавые заросли ивняка на противоположном берегу. — Луга какие! Трава выше пояса! Сам косил, знаю. Вон те пожни — протопопа, а выше — пристава. А вон там далеко видишь желтый обрыв? Золотая гора называется. Не бывала там?

— Нет, не приходилось! — ответила Домна. Она хорошо видела высокий песчаный берег, а над ним густой бор.

Проня рассказал ей, что старики говорят, будто когда-то давно русло реки лежало там, и этот крутой песчаный скат — прежний берег.

Когда он освещается солнцем, песок сверкает и переливается, как золотой. Поэтому и прозвали его Золотой горой. А в старину его называли Шойна яг — Бор мертвых. Почему? Проня этого не знал. Может быть, в те далекие времена там хоронили кого-нибудь.

— Раньше я с ребятами частенько туда бегал! — рассказывал Проня. — Бор там такой — не налюбуешься! Ходишь, как по горнице — сухо, чисто, просторно. Прошлой весной там маевку проводили. Не слыхала? Мы с ребятами смотрели. Как раз николин день был. Народу собралось сотни две, а то и более. На высокую сосну подняли красный флаг. Песню пели «Смело, товарищи, в ногу!». А затем стражники набежали, стали разгонять всех. Один, смешной такой, рыжий да бородатый, полез за флагом. А сучки на сосне обрублены. Мучился он, все портки подрал, смолой обляпался. Потеха!

— Слыхала, рассказывали. Говорят, ссыльные народ взбаламутили. Про них всякое рассказывают, — заметила Домна.

— А что ссыльные, не люди? — быстро вскинув на девушку глаза, спросил Проня. — Они такие же, как мы с тобой. И не за плохие дела сюда попали, а за правду пострадали.

— А ты откуда знаешь?

— Знаком я с одним, Мартыновым зовут. Он живет рядом с бабушкой. Рабочий большого завода. Сам из Вологды. Боролся, чтобы лучше жилось рабочим, вот и сослали его. Я у него книжки беру читать. Сказку про царя Салтана на память выучил. Теперь я про Пугачева читаю — «Капитанская дочка». Не читала? Принес показать тебе, — он достал из-за пазухи завернутую в чистую тряпицу книжку.