Когда наступает рассвет

Федоров Геннадий Анатольевич

— Прошу в залу! Покурите, отдохните, пока остальные собираются. Будьте как дома…

Несмотря на свои шестьдесят лет, он выглядел еще крепким. Был рослый, с внушительной раздвоенной бородкой. Его смугловатое лицо, с широкими в меру скулами, можно было бы назвать даже приятным, если бы не глаза — острые ястребиные, под темными кустистыми бровями. Руки, в молодости ловко орудовавшие топором на заготовке сортового леса, теперь нелепо торчали из рукавов дорогого сюртука.

В просторной и светлой зале, где были накрыты два длинных стола, гостей встречала молодая чета: архитектор Михаил Кондратьевич и его

супруга Софья Львовна, одетые по-столичному. Он был в черном фраке из тонкого английского сукна, в ослепительно белой сорочке, галстуке бабочкой и лакированных штиблетах. Она в бальном платье, отделанном тонкими дорогими кружевами, с массивным золотым кулоном на груди. Волосы ее, причудливо уложенные высокой башенкой, слегла оттягивали голову назад.

Софья Львовна принимала гостей величаво, не утруждая себя поклонами. Лишь когда в дверях показался Латкин, она приветливо кивнула ему и протянула холеную руку в белой кружевной перчатке.

— Как мы рады, Степан Осипович, видеть вас у себя!

Латкин галантно поклонился, поцеловал ручку даме и похвалил ее прическу. Довольная Софья Львовна слегка возразила:

— Ах, милый друг, не льстите мне! Я здесь совсем опустилась, перестала за собой следить! —

И, обращаясь к мужу, сказала томно — Мишель! Не давай скучать нашему другу…

Софья Львовна говорила немножко в нос, подражая французской манере.

Происходила она из некогда весьма почтенного дворянского рода, чем весьма гордилась, хотя род ее давно разорился. Училась в модном тогда училище живописи, ваяния и зодчества, где и познакомилась с молодым Космортовым. Ее родители вначале и слушать не хотели, чтобы породниться с каким-то «туземцем», как они за глаза называли своего будущего зятя. Но молодой зырянин оказался способным и к тому же денежным человеком, блестяще выдержал экзамен в императорскую Академию художеств. Его считали талантливым, прочили прекрасное будущее, а Софья Львовна при всей своей дворянской спеси была все же бесприданницей и своему будущему супругу ничего, кроме родового герба, принести не могла. Это и решило все — Софья Львовна, или, как ее называли в семье, Софи, стала женой Космортова.

Сын известного купца-прасола, Латкин тоже не знал нужды в деньгах, и земляки-студенты частенько встречались в столичных кабачках или ресторациях, пристрастились к цыганскому хору и, в общем, оба жили весело. Они и сейчас были между собой на короткой ноге, хотя и занимали разное положение в обществе. Во всяком случае, оба делали вид, что не забыли студенческие годы.

Михаил Кондратьевич, подхватив Латкина под руку, проводил его через всю залу к окну, из которого открывался вид на Сысолу, на Медвежий луг и на дальнюю Золотую гору с ее сосновым бором. Они поговорили о том, о сем, пошутили с Гыч Опонем, который одним из первых пришел сюда — большой и неуклюжий, в сапогах гармошкой и с расчесанными на прямой пробор, обильно смазанными лампадным маслом волосами.

— Ну как, Афанасий Петрович, будем сегодня танцевать падеспань? Или мою любимую польку-бабочку? — от нечего делать потешался над Гыч Опонем Латкин. В тщательно выутюженном костюме, выбритый и подтянутый, он выглядел щеголем.

— Погожу ужо! — широко улыбался Гыч Опонь. — Мы свое уже отплясали, Степан Осипович. Пора о другом думать, хи-хи!..

— Не хитри, человече!

Небось не пропустишь… — начал было Латкин и остановился на полуслове: в дверях показался купец Суворов со своей молодой женой. Как на крыльях, подлетел к ним уездный агроном.

Супруга Суворова, тонкая и стройная, с пышными белокурыми косами, уложенными вокруг головы, подарила Латкину очаровательную улыбку. Улучив момент, когда Суворов отвернулся от них, Латкин шепнул ей на ухо:

— Мария Васильевна, вы сегодня удивительно похожи на русалку!

Вслед за четой Суворовых появился, скрипя сапогами, лысеющий воинский начальник Драгунов со своей пухленькой женой с ямочками на щеках. Затем, кланяясь на ходу, стремительно вошел акцизный чиновник. Скоро почти все приглашенные были в сборе. Не было лишь исправника и протопопа, дружбой с которым хозяин особенно дорожил. Без них Кондрату Мокеевичу не хотелось садиться за праздничный стол.

В ожидании обеда гости слонялись по дому, осматривали комнаты, мебель. Мужчины, собравшись в одной из комнат, курили, обсуждая утренние события. Подробностей никто не знал, и все с нетерпением ждали прихода исправника, который по своему служебному положению должен знать все.

Стены гостиной были оклеены обоями с золотым тиснением. На окнах колыхались тюлевые занавески. На видном месте стояло трюмо в резной рамке, почти упиравшейся в потолок. Перед столиком лежала шкура белого медведя, а на стене висел старинный герб города Усть-Сысольска с изображением медведя. Вдоль стен стояли массивные стулья, обитые дорогим штофом. В углу — рояль.

— В молодости, говорят, Кондрат Мокеевич хаживал на медведей… Это не его ли охотничьи трофеи? — трогая носком сапога шкуру медведя, спросил Драгунов.

Латкин усмехнулся:

— Насколько я знаю, Кондрат Мокеевич предпочитает снимать шкуры, не рискуя своей особой.

— Умеют жить-с! — сказал воинский начальник.

— Умеют жить? — передернул плечами Латкин. — Я знаю село на Вычегде, которое он разорил до нитки! Все лесорубы его боятся. Здесь, на севере, он чувствует себя удельным князем.

Хозяин дома несколько раз озабоченно посматривал в окно, не показались ли долгожданные гости. Но ни протопопа, ни исправника не было.

— Где Пронька? Пронька куда запропастился? — спрашивал он у жены, метавшейся по дому.

— Гуляет твой рекрут! Его и с собаками не разыщешь! — с раздражением отвечала она.

— Вот бессовестный! — возмущался хозяин. — Обрадовался, что идет в солдаты.

Тем временем Софья Львовна показывала дамам альбомы со своими акварельными рисунками. Рисовала она недурно. Гости с интересом рассматривали рисунки, наброски, сделанные в Петрограде и уже здесь, в Усть-Сысольске…

В альбоме были и рисунки Михаила Кондратьевича, набросанные вчерне, над которыми он собирался поработать у себя в Петрограде.

— Вы знаете, Мишель — горячий патриот своего края! — снисходительно говорила Софья Львовна. — Посмотрите, сколько разных рисунков! Он так уговаривал ехать меня сюда! Признаться, я боялась: в такую даль и глушь, боже мой!.. А как вам нравится этот портрет зыряночки? Мишель, скажи, пожалуйста, где ты разыскал эту красавицу?

— У дяди на кирпичном заводе. Мне понравилось ее лицо. Согласись, Софи, у нее волевые черты и чувствуется сильный характер.