Когда наступит тьма
Шрифт:
Итак, ключ; она трудилась целый день и перевернула вверх дном весь крошечный офис, в котором была в первый раз. И, не до конца все понимая, узнала, что дела шли неважно, он наделал кучу долгов, его вызывали в полицию, угрожали выселением и даже… Карлес, кто ты такой? И ни следа предполагаемой любовницы. Только одно слово, ширгу, которое время от времени появлялось то там, то тут, с вопросительным знаком, с восклицательным или просто так. Ширгу? Ширгу! Ширгу. Что это за ширгу такое, Карлес?
Она
Похоронить мужа Роза не могла, потому что поднять со дна моря самолет, лежащий на такой глубине, было невозможно. И поминки как следует организовать у нее тоже не получилось, потому что родственников, которым можно было бы сообщить о его кончине, у них не было. Она не оплакивала смерть Карлеса, потому что плакать о смерти мужа, который жил двойной жизнью и погиб, скрывая свое истинное лицо, у нее не получалось. И как-то она подумала, не вздумай ко мне вернуться со дна морского, я тебя оплеухами из дому выгоню: мертвым место рядом с мертвыми или в лучшем случае в памяти. А по тебе я не скучаю, Карлес, ведь ты настолько сломал и испортил мне жизнь, что у меня не нашлось ни слезинки, чтобы тебя оплакать.
Так шло время, но в один прекрасный день, во вторую годовщину авиакатастрофы, низкорослый, тощий и взвинченный человечек с густыми черными волосами, назвавшийся Апеллесом Ширгу, партнером Карлеса, уселся в кресло, где она проводила часы в размышлениях, и сказал, я нанял профессионалов, чтобы они расследовали дело, и…
– Ширгу?
– Да. Апеллес Ширгу.
– Ширгу… – повторила она, как в забытьи.
– Как я уже говорил, я нанял профессионалов, чтобы они расследовали дело, и…
– Какое дело?
– О смерти вашего мужа.
– А. – До чего же она устала, безмерно устала. – И что, летчик без прав летел?
– Вашего мужа не было среди погибших в авиакатастрофе.
– Вы что, спустились на дно морское и его недосчитались?
– Нет. Мы нашли неиспользованный посадочный талон на его имя.
Она устало глядела на дорогу сквозь балконное стекло.
– В чем вы были партнерами?
– В разных делах. Он никогда обо мне не упоминал?
– Нет.
Получается, Ширгу – это фамилия. Ну да: такая же, как у Маргариты Ширгу[59].
– Я хочу знать, где он скрывается.
– Зачем ему скрываться, если он умер?
Ширгу взволнованно пригладил волосы и ничего не ответил. Она продолжала настаивать:
– А почему бы вам не обратиться с этой историей в полицию?
– У меня есть свои причины этого не делать. Где он скрывается? Как передает вам деньги?
– Какие деньги?
– Предупреждаю, что, если вы не согласитесь мне помочь… вы можете горько пожалеть.
Роза яростно вскочила и пошла к двери, выходившей на лестничную клетку. Она так устала, ей так это все надоело, что у нее не хватило сил даже испугаться. Ширгу медленно последовал за ней, скрывая беспокойство.
3
Им повезло, что его кузен был знаком с прорабом со стройки; точнее, повезло, что прораб со стройки был любовником его кузена и ни в чем не мог ему отказать. Он сообщил, что строительство не начнется до понедельника, так что вся суббота после обеда в твоем распоряжении, хотя мне и кажется, что у тебя не все дома.
– Совершенно верно. А еще я приглашу трех-четырех одноклассников.
– Делай что хочешь, пацан. Инструменты сами принесете.
– Не вопрос.
– И сильно не шумите; хоть этот участок и на отшибе, мне перед началом работы проблемы не нужны.
То, что произошло под вечер, его изрядно удивило: никто из тех, кому он позвонил, не сказал, мужик, ты с ума сошел, а наоборот, все сказали, конечно, я помню про клад. Кстати, а что мы там спрятали?
– Тетрадку.
– И одежду какую-то. У одной из учительниц стащили.
– У сеньориты Грасия.
– Точно. Ее всемирно известный шарф.
– Вот-вот.
– Я уверен, что мы все сложили в жестяную коробку. Из-под печенья.
– Нет, из-под конфет.
– Какая разница.
– А разве не в полиэтиленовый пакет?
– Да ну, ты что! В жестянку.
Все пятеро бывших учеников нашей школы, стоя в голом саду, в котором целую вечность располагался школьный двор, облокотившись на кирки и лопаты, грустно смотрели на здание, в котором провели шесть безмятежных лет, войдя в него впервые шестилетними и выйдя двенадцатилетними.
– Нет, мне было тринадцать, я до тринадцати лет там училась.
– Потому что ты всегда была самая старшая.
– Я и сейчас самая старшая.
– Конечно, бабуля.
– Еще раз назовешь меня бабулей, получишь киркой по башке.
– Да что ты, бабушка, ты на ногах-то едва держишься, бабушка-старушка.
– Сволочь ты, Питус. Знаешь, что я добрая, и пользуешься этим.
– Вечно эти двое грызутся.
– Да что ты, – ответил Питус, – я вечно ссорился с этой самой, как ее, с Байлиной.
– С Лаурой?
– Вот именно.
– Точно, Лаура… – с потерянным видом протянул почти облысевший одноклассник в приступе ностальгии.