Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года
Шрифт:
Эти серьезные структурные недостатки все-таки никоим образом не предопределили «революцию 1989 г.». Ни аналитики ЦРУ, ни теоретики в области международных отношений не предрекали внезапной дезинтеграции блока в 1989-м 210 . Беспорядки в тот год не были просто кульминацией народного недовольства и уличных протестов: преобразования частично были спровоцированы действиями самих национальных лидеров, борьбой между консерваторами и реформаторами. Это больше напоминало «революцию сверху», чем «революцию снизу». Более того, национальные лидеры действовали в международном контексте – отвечая на сигналы, шедшие изначально от Горбачева и позднее с Запада. Понимая такую динамику, мы даже можем говорить о «революции поперек». И одним из таких «поперечных» факторов, определявших успех или неудачу реформ, могли стать действия Советской армии, потому что советское военное присутствие питало блок в целом.
210
О прогнозах специалистов в области международных отношений или, скорее, об отсутствии у них таковых см.: George Lawson et al. (eds) The Global 1989: Continuity and Change in World Politics Cambridge UP, 2010, introduction esp. p. 4; или Michael Cox ‘Why Did We Get the End of the Cold War Wrong?’ The British Journal of Politics and International Relations 11, 2 (2009) pp. 161–176; John Lewis Gaddis. ‘International Relations Theory and the End of the Cold War’. International Security 17, 3 (1992-3) pp. 5–58.
Впрочем, 1989 г. не был каким-то всеобщим восстанием против советской «навязанной империи». Перемены становились результатом конкретных обстоятельств в конкретных странах, внутри конкретных обществ, культур и религий. Катализаторы срабатывали в разное время и происходили с разной скоростью, будучи движимы разнообразными национальными и местными обстоятельствами. Многие их корни уходили глубоко в давно копившиеся обиды; и многие имели исторические напоминания в прежних революциях, и не обязательно это была память о событиях коммунистической эры (Берлин, 1953; Познань, 1956; Будапешт, 1956; Прага, 1968), но она могла восходить к намного более давним временам, скажем к 1848 или 1918 гг.
Если говорить о Польше 211 , то националистическое возмущение правлением чужаков канализировалось в рамках Католической церкви, обладавшей уникальным влиянием, не имевшим аналога ни в одной стране блока. Столетиями Церковь охраняла польские ценности от русского православия и прусского протестантизма, особенно во времена, когда Польша исчезала с карт на различных этапах раздела. В коммунистическую эру она с успехом сохранила свою независимость от государства и правящей партии, представляя собой почти что альтернативную идеологию. В октябре 1978 г. первым Папой – поляком был избран харизматичный кардинал Кароль Юзеф Войтыла. Само это событие и последовавший за ним в июне триумфальный визит Папы на родину превратили его в альтернативного лидера, защитника прав человека и свободы слова, который, согласно своему статусу, теперь пребывал на Западе. Таковы были его авторитет и аура, что режим оказался бессильным, а народ открыл для себя, что он говорит чужим голосом 212 .
211
Andrzej Paczkowski The Spring Will Be Ours: Poland and the Poles from Occupation to Freedom Pennsylvania UP 2003.
212
Andrej Paczkowski & Malcolm Byrne (eds). From Solidarity to Martial Law: The Polish Crisis of 1980–1981 – A Documentary History CEU Press, 2007 pp. 4–5; Marcin Zaremba ‘Karol Wojtyla the Pope: Complications for Comrades of the Polish United Workers’ Party’ CWH 5, 3 (2005) pp. 317–336.
В Польше была и другая хорошо организованная сила, способная противостоять государству. «Солидарность», независимый профсоюз, сформировался в 1980 г. во время серии забастовок, распространявшихся по приморской Польше от Гданьска к северу до Гдыни и к западу до Щецина. Причиной стало недовольство значительным повышением цен, предпринятым правительством. Горнилом, раздувавшим протесты, была верфь имени Ленина в Гданьске, главном порту Польши, где бастовавшие 20 тыс. рабочих с членами своих семей стали важной и сплоченной силой сопротивления, лидером которой выступал Лех Валенса, убедительный и смелый рабочий-организатор, ставший – со своими огромными усами – узнаваемым повсюду в мире. После нескольких месяцев беспорядков режим, который теперь возглавлял генерал Войцех Ярузельский, в отличие от своего предшественника пользовавшийся полной поддержкой Москвы, в декабре 1981 г. ввел в стране военное положение. Это было крушение по-польски, но во всяком случае никакой интервенции войск стран Варшавского пакта, подобного событиям в Праге в 1968 г., не было. Власти не могли уничтожить «Солидарность», но и объявленный вне закона профсоюз тоже не мог свергнуть правительство 213 .
213
Детальное изучение событий 1980–1981 гг. см. у: Timonthy Garton Ash The Polish Revolution: Solidarity Yale UP, 2002; Paczkowski & Byrne (eds) From Solidarity to Martial Law.
Польская экономика тем временем продолжала свое движение вниз по спирали, пока зимой 1988 г. не пришло время для очередного скачка цен, который правительство представляло как элемент программы обширных реформ и политических изменений. Но после того как цены в первом квартале 1988 г. рванули вверх на 45%, а цена топлива для домашнего отопления выросла на 200%, правительству почти сразу пришлось остановить свою программу 214 . Весной и летом забастовки прокатились по всей стране, охватив все отрасли промышленности – от верфей до городского транспорта, от металлургии до шахт, – и это происходило в то время, когда из Москвы Горбачев призывал к новым реформам и подталкивал Ярузельского к тому, чтобы двигаться вперед, к «социалистическому возрождению». Когда новая волна забастовок в августе парализовала ключевые экспортные отрасли Польши, особенно угольную и сталелитейную, фасад правительственной самоуверенности стал давать трещины. «В последнюю забастовку произошла важная вещь», – сказал Веслав Войтас из Сталёва-Воля, города в сердце польской металлургии и эпицентра стачек 1988 г. Он и его товарищи-рабочие в августе решились на то, чтобы завершить стачку маршем через весь город к местной католической церкви. В шествии приняли участие 30 тыс. из 70 тыс. жителей города. «Мы сломали барьеры страха, – во всеуслышание провозгласил он. – И я думаю, что власти поняли – мы победили» 215 .
214
John Tagliabue ‘Thousands at Gdansk Shipyard Join Polish Strike’ NYT 3.5.1988; см. также: Grzegorz W. Kolodko ‘Polish Hyperinflation and Stabilization 1989–1990’ Economic Journal on Eastern Europe and the Soviet Union (1/1991) pp. 9–36.
215
Andrew A. Michta. Red Eagle: The Army in Polish Politics, 1944–1989. Hoover Institution Press, 1990. P. 200; Taubman. Gorbachev. Pp. 480–483; Paula Butturini. ‘Polish Strike “Broke the Barrier of Fear”: Militant Steelworkers Sense Victory’. CT 18.9.1989.
Войтас
216
О переговорах за круглым столом в Польше см.: Wiktor Osyatinski. ‘The Round-Table Talks in Poland’ in Jon Elster (ed.) Round-Table Talks and the Breakdown of Communism. Univ. of Chicago Press, 1996.
В ответ на обещание Ярузельского начать дискуссии за круглым столом в сентябре 1988 г. Валенса призвал к прекращению забастовок 217 . Народные протесты в таких больших масштабах уже не повторились. С осени 1988-го то, что происходило в Польше, стало «кризисом, полностью управляемым элитами, при котором массам разрешали 4 и 18 июня 1989 г. выйти на политическую сцену лишь для того, чтобы отдать свои голоса», и это положило конец монополии коммунистов на власть 218 . С обеих сторон это действительно было делом элит, заключавших сделки между лидерами правящей партии и оппозицией. Это объясняет придуманный комментатором Тимоти Гэртоном Эшем неологизм «реформлюция» (англ. refolution) для обозначения процесса реформ, осуществляемых сверху при революционном давлении снизу 219 .
217
John Tagliabue. ‘Appeal by Walesa Fails to Resolve All Polish Strikes’ NYT 2.9.1988.
218
Castle. Triggering Communism’s Collapse. P. 47.
219
Garton Ash. The Magic Lantern. P. 14.
Динамика процесса в Венгрии в 1988–1989 гг. была такой же, хотя логика иход событий существенно отличались. Здесь не было никаких мощных забастовок-катализаторов, никакого профсоюзного движения, как и группирования вокруг Церкви; решающим триггером здесь стала борьба за власть внутри партийной элиты. В мае 1988 г. престарелый Янош Кадар, отметивший свое 75-летие и находившийся у власти с 1956 г., когда его поставили на этот пост из Кремля, удалился от дел. Его уход открыл двери новому поколению коммунистов, большинство которых разменяло пятый или шестой десяток, и при этом почти все они были реформаторами 220 . Их поведение определялось наследием ноября 1956 г., когда советские танки вошли в столицу Будапешт и было смещено правительство коммунистов-реформаторов, объявившее о своей приверженности свободным выборам и выходу страны из организации Варшавского договора. Во время этих кровавых событий погибло около 2700 венгров, и больше 20 тыс. было ранено 221 .
220
Rudolf L. Tokes. Hungary’s Negotiated Revolution: Economic Reform, Social Change and Political Succession. Cambridge UP, 1996, ch. 6.
221
Bridget Kendall. The Cold War: A New Oral History of Life between East and West. BBC Books, 2017. P. 180. О наследии 1956 года см.: Karen Dawisha. Eastern Europe, Gorbachev and Reform: The Great Challenge. Cambridge UP, 1990. Pp. 136–139.
После того как в дело были пущены советские танки, Кремль потребовал от своей марионетки Кадара покончить с беспорядками. Первое, что он сделал, это отправил около 20 тыс. человек в заключение и казнил 230 из них, в том числе лидеров «контрреволюции» (таково было официальное описание в советском блоке событий народного восстания). Предшественник Кадара Имре Надь был тайно подвергнут пыткам и повешен в тюремном дворе, а его тело было закопано в безвестной могиле со связанными колючей проволокой руками и ногами. И хотя в Венгрии не было принято упоминать его имя, Надь стал культовой фигурой для венгров и для Запада 222 .
222
Odd Arne Westad. The Cold War: A World History. Penguin Books, 2017. Pp. 202–206. О «контрреволюции» или народном восстании см. также: ‘Minutes of the Meeting of the HSWP CC Political Committee’ 31.1.1989, printed in Cold War International History Bulletin Issue 12/13 (section by Bekes & Melinda Kalmar Csaba, ‘The Political Transition in Hungary’) doc. 1 pp. 73–75 CWIHP.
Кадар, доказавший свою преданность Москве, постепенно и тихо стал отходить от марксистских догм и в некоторой степени разрешил заниматься частным предпринимательством. В рамках командной экономики при нем были освобождены цены на многие товары, коллективизация на селе проводилась по-новому, что позволило людям поставлять продуктовые товары, выращенные на их частных землях 223 . Такими были истоки так называемой гуляш-экономики 1960-х гг., официально названной «Новым экономическим механизмом» 224 . Экономические и социальные реформы Кадара позволили повысить уровень жизни в стране и провести относительное смягчение идеологического климата. Кроме того, он очень осторожно открыл Венгрию и в социальном отношении; передачи западных радиостанций не глушили, а правила для поездок за Железный занавес были смягчены. В 1963 г. на Запад съездили 120 тыс. венгров, в четыре раза больше, чем в 1958 г. Все это сделало Венгрию наиболее благополучной и толерантной страной советского блока 225 . Кадар стал популярной личностью, во всяком случае на какое-то время.
223
Nigel Swain. Collective Farms Which Work? Cambridge UP, 1985. P. 26.
224
Ibid. pp. 134–135.
225
Roger Gough. A Good Comrade: Janos Kadar, Communism and Hungary. I. B. Tauris, 2006. Pp. 142, 150; см. также: Michael Getler. ‘”Goulash Communism” Savoured’. WP 14.9.1977.