Когда прошлое молчит
Шрифт:
— В твоих интересах начать повиноваться, дорогая Вера, — мужчина криво усмехнулся. — Подумай хорошенько, хочешь ли ты провести время здесь, в собственных нечистотах и грязи, умирая от жажды и голода или просто напросто стать еще одной девушкой в моей коллекции, но не просто девушкой, а той, кто помог создать целую империю!
— Я…
— Не нужно торопиться с ответом, — влажная рука накрыла мои губы. — Подумай хорошо, потом изменить решение не получиться, имей ввиду. Я не меняю решения просто так!
Мое
— Вера, поймите, вашей матери нужен постоянный уход, присутствие рядом сиделки с медицинским образованием, если что-то пойдет не так, вы сами не сможете помочь! — Врач качал головой и сжимал в руках толстую папку с анализами. — Мы можем порекомендовать вам государственный хоспис, но вы сами знаете, как там обстоят дела…
— Что еще я могу сделать для нее?
Я сжимала тонкую руку, покрытую морщинами. Мама не приходила в себя уже долгое время. Сердечко билось, надрывно и с перебоями, заставляя меня дергаться каждый раз, стоило аппарату издать писк, как я просыпалась от беспокойного сна. Маленькое кресло в одиночной палате противно скрипело, а мама на открывала глаза на секунду и проваливалась обратно в мир сновидений. Доктора разводили руками, не давая точных диагнозов, образно отмеряя срок ее жизни. Но мама держалась.
В краткие моменты бодрствования, она непонимающе смотрела на меня, но не узнавая. Я была для нее кем угодно, но не дочерью. Соседкой, тетушкой, двоюродной сестрой. Смерть отца сильно ударила по ее психике. Я винила себя в том, что оставила ее одну в доме, полном воспоминаний, где горе придавило ее, прибив воспоминаниями о прошлых, счастливых днях. Но мне нужно было учиться, потом работать. Редкие визиты в родительский дом не давали мне в полной мере понять, что она действительно провалилась в те времена, когда все было так просто.
— Ваша мама, она сейчас, как вам сказать, она подросток, — тихо сказал сельский доктор мне. — Вера, если вы сейчас не останетесь с ней, не окажете помощь, она может навредить себе…
Я тогда не придала значению, так как в мои визиты она всегда находилась в хорошей фазе. Не идеальной, но воодушевляющей. До того переломного момента. Я всегда буду помнить тот звонок в ночи, когда ее нашли на развалинах деревенской школы, изнуренной и потерянной. Сжимая в руках старый отцовский портфель, она виновато рассказывала селянами, что опоздала на урок из-за болезни матери, которую потеряла еще сорок лет назад.
Быстро собрав немногочисленные вещи, я в экстренном режиме перевезла маму к себе, в свою маленькую квартиру, где она проводила дни, сидя у телевизора, время от времени осознавая кто она и где. Но таких проблесков становилось все меньше
Работа. Дом. Мама.
Работа. Больница. Мама.
Мама.
Я смогла прожить так около года. Пока не случилось то, чего я так боялась. Весной, когда снег только начал таять, мама пропала. Просто ушла. Я проснулась после ночной смены, зашла в ее комнату и не обнаружила ее на продавленном диване. Ее новая куртка висела на крючке двери, а домашние тапочки исчезли.
Поиски продолжались неделями. Я практически потеряла веру в ее возражение, как ночью меня разбудил звонок от незнакомого оперативника, Славы. Он нашел ее на теплотрассе, изнемогающую от холода. Позвонил мне, встретил в больнице. Поддерживал за плечо, когда я ревела у двери в реанимацию.
А потом начался ад. Она больше не могла двигаться, вставать и хоть как-то функционировать. За недели скитаний она потеряла в весе, итак тонкие ножки превратились в кости, обтянутые кожей. Она все чаще впадала в маразм, зовя мать и раня криками мое сердце. Она, по словам врачей, перенеслась в раннее детство, когда все было просто и легко. Завидя меня, она улыбалась и тянула ко мне руки, что-то бессвязно лепеча. Приняв непростое решение, а продала родительский дом за маленькие деньги и нашла клинику, где ей будет комфортно.
— Вы все правильно сделали, для нее так будет лучше, — твердили врачи. — Вы сможете приезжать в любое время, так часто, как получиться. По крайней мере, здесь ей не будет больно.
Я понимала, что доктор прав. Но внутри, в глубине души, мне было стыдно. Я чувствовала себя так, словно предала ее, отказалась от заботы о ней. Отреклась. Поэтому я вкалывала на работе, собирала деньги, стараясь оплатить все самое лучшее для нее, чтобы хоть как-то облегчить ее последние дни, принести в них радость. Но денег не хватало. Их всегда не хватало.
Пока мне не встретился Евгений Анатольевич…
Пятьдесят семь. Я распахнула глаза, чувствуя жжение. Не хватало воздуха, а из горла вырывались рыдания. Хотелось вытереть слезы, но руки оставались связанными. Я лежала ничком на тонком матрасе, дрожа от холода и до боли закусывала губы, ощущая металлический привкус во рту. Сил не оставалось.
— Мама, мамочка, — шептала я, заглушая рвущийся наружу крик.
Воспоминания кружились в голове, вытесняя жестокую реальность. Мне страшно. Мне больно. Мне стыдно. Пропавшие девушки, мама, счастливая призрачная Света, оскал Евгения, Слава, не готовый принять все это… Все смешалось, оставляя лишь догадки и давящее чувство вины.