Когда тают льды. Песнь о Сибранде
Шрифт:
– Вставай на ноги, стонгардец! – гаркнул Люсьен неожиданно громко. – Если не дойдёшь до церемониального зала, тебя порвёт в клочья! На этот раз я не шучу – слышишь, нет?! Встань, говорю, варвар!
Молодой колдун разительно переменился: не было теперь ни застенчивого путника, сбившегося с пути, ни насмешливого балагура, развлекавшего всю компанию своими баснями. Деметра не лгала: Люсьен вовсе не младше меня – глаза выдавали возраст…
– Пожалуйста, Сибранд! – это уже госпожа Иннара потянула меня за локоть без особого успеха. – По лестнице наверх – и мы на месте!
Я тотчас поднялся на ноги, хотя ни лестницы,
– Отец!..
Люсьену неожиданно помогли – чьи-то сухие и крепкие руки подхватили меня с другой стороны, протащив мимо разрушенных колонн в центр небольшого зала. Там, на возвышении, стояло массивное дубовое кресло – в него меня и сбросили сердобольные спутники, тотчас отступив подальше от места предполагаемого обряда. Я разглядывал их уже без тени смущения: раз позволил Великий Дух заглянуть в человеческие сердца, то и нечего отворачиваться. Вот только всё мне стало безразлично – я уже совсем не чувствовал ни рук, ни ног, да и грудь вздымалась всё медленнее, будто боевые доспехи вдруг потяжелели во много раз.
– Как же вас угораздило, – раздался тем временем скрипучий голос, – втянуть молодого варвара в наши дела? Расскажи, дочка.
– Отец, у нас совсем нет времени, – в голосе Деметры напряжение дивным образом переплелось с отчаянием, – взгляни на него!
– О да, – почти беспечно отмахнулся родитель. – Но он стонгардец, дочь, стерпит. Корка льда ещё не слишком толстая – успеем…
Про таинственный смысл последних слов я догадался, как только попробовал сморгнуть. Снежная крошка затуманила взор, и я слабо удивился: вроде бы и не замёрз вовсе, просто не чувствую ничего…
Тем временем Сильнейший подошёл ко мне почти вплотную. Я увидел морщинистое лицо с типично бруттскими рублёными чертами, непривычную для западных соседей седую бороду – те брились наголо даже в почтенном возрасте – и подслеповатые, но оттого не менее цепкие глаза, заглянувшие, казалось, в самую душу без всякого артефакта.
– Не переживай, юноша, – обратился ко мне старик. – Вы успели вовремя. Сейчас освободим тебя от непосильной ноши. Доспехов на тебе много, лучше без металла – мешать будет…
Сильнейший бормотал ещё что-то, присматриваясь к серебристому сиянию, пробивавшемуся через мою кожу, одежду и доспех, а я вдруг подумал, что понимаю, отчего гильдии угрожает опасность. Разве с таким вождём отстоишь свою территорию? Разве он – лидер, способный вести за собой? Сохранил ли этот старец хотя бы толику той силы, которая позволила ему занять место главы? Разочарование нахлынуло, гася последнюю волю к сопротивлению: сумеет ли пожилой колдун помочь мне? Или всё даром, и я зря оставил Олана на попечение свояченице и старшим детям, сам отправившись в бесцельные поиски чуда?..
– А теперь поспи, юноша, – попросил Сильнейший почти отечески, ложа ладонь мне на лоб.
Я дёрнулся и тотчас обмяк: Великий Дух недолго мучил меня, позволив магам распоряжаться моим телом так, как они сочтут нужным. В мудрости
Когда я пришёл в себя, то долго вспоминал, где нахожусь. Над головой темнел свод незнакомой комнаты, в стороне отбрасывала слабый свет на мрачные стены горевшая в углу свеча. Я повернул голову, оглядывая помещение со слабым интересом: окон здесь не наблюдалось, зато в двух углах пристроилось по шкафу, а между ними располагался широкий стол с письменными принадлежностями – чернильницей, перьями и точильным ножом. Прямо у стола, на хлипкий с виду стул были сброшены мои вещи: узел с одеждой, лук и колчан со стрелами. Верный двуручник аккуратно прислонили к стене – на том забота и кончилась, поскольку, слегка пошевелившись, я понял, что от доспехов меня избавлять не стали.
Перекатившись с узкой и короткой кровати – Великий Дух, рослому мужчине ни раскинуться, ни вытянуться – я приземлился на каменный пол, утвердился на ногах и принялся методично избавляться от брони. Когда остался наконец в одной рубашке и штанах, осмотрел собственную кожу на груди, но уже привычного сияния не нашёл. Расслабил зрение – серебристые блики перед глазами так и не появились. Лишь сейчас я вздохнул с облегчением: наконец-то владею собой, как прежде!
Настроение улучшилось; я сменил походную одежду, отправив её в деревянную кадку у порога. Самое время найти госпожу Иннару – пора выполнять уговор!
Свечу перед уходом я погасил; отперев дверь, оказался в сумеречной галерее, освещаемой такими же тусклыми колдовскими факелами, какие я видел во внутреннем саду. Пламя в них оказалось зеленовато-синее, как северное сияние, и глаза от работы при таком свете, должно быть, уставали очень скоро. Но круглая галерея с множеством дверей, подобных моей – не перепутать бы, когда стану возвращаться – ближе к центру оказалась посветлее. Там, вокруг жаровни с колдовским огнём, стояли кресла, скамейки и длинные столы с оставленным на них беспорядком – какие-то свитки вперемешку с пустыми кубками, сушёными травами и начатыми бутылками вина. По вечерам здесь, вероятно, собирались адепты гильдии магов, обсуждая свои вопросы или попросту коротая время перед сном – сидеть в тёмных кельях поодиночке не очень-то весело даже колдунам.
Выход из галереи начинался с лестницы – она вела вверх и вниз, и я, поколебавшись, спустился вниз. Здесь ход раздваивался – один вёл ещё ниже, в подвалы, откуда из-за приоткрытой двери доносились не самые приятные запахи – запревшего тряпья и уборных – не вызывавшие никаких сомнений по поводу того, какие помещения находились там. Я свернул в другой ход, безошибочно угадав по морозному воздуху, что тяжёлые, обитые металлом двери ведут на улицу.
Снаружи бушевала метель; внутренний сад замело свежим снегом, неухоженный кустарник стремительно превращался в неровные сугробы. Я передёрнул плечами – вышел в объятия бури в одной рубашке – и решительно направился по скользкой каменной дорожке к соседней башенке. Путь мой пролегал через галерею; в бойницы со свистом влетал снег, внизу расстилалась пропасть: больше в такую погоду ничего не разглядеть, даже стены Унтерхолда далеко внизу, на том краю расщелины. Постройки между башнями – не то конюшни, не то оружейни – терялись в сплошной снежной стене разбушевавшейся стихии.