Когда уходит земной полубог
Шрифт:
Впрочем, на другой день Роману было не до поиска пропавшего рекрута. По новому приказу Меншикова полк был поднят по тревоге и двинулся в Речь Посполитую. Роман даже не успел попрощаться с роднёй, не ведая, что на много лет покидает тихий и благолепный Новгород.
МОСКВУ КРЕПЯТ
После принятия жолковского плана по указу государя началась великая работа по укреплению Москвы. Вокруг Кремля и Китай-города углубляли и чистили рвы, подновляли стены и башни, перед воротами возводили болверки и ставили на них тяжёлые пушки. С приездом царевича тяжесть работ возросла многократно. Алексей выполнял поручения батюшки с таким великим рвением, что старые бояре руками
Помня батюшкин совет, для скорости работ царевич закрепил за каждым боярином по болверку и бастиону. Бояре не токмо возводили бастионы за свой кошт, но и отвечали, чтоб работа была закончена отменно и уложилась в срок. Не хочешь, чтобы царевич отписал отцу о твоей нерадивости, — изволь поторапливаться! И потянулись мужики из боярских вотчин в столицу, так что к концу 1707 года Москву крепили боле тридцати тысяч работников. Крепили и подмосковные города: Можайск, Вязьму, Серпухов. И за всеми работами необходимо было бодрое око. Хорошо ещё, что вернулся скоро Василий Корчмин из Новгорода и взял стройку в столице на свои плечи. Ведь царевичу надобно было ещё и провиант для войска собирать, и рекрутов в Преображенском смотреть, и слать в армию обозы и пополнения. Война достигала своей вершины и, как воронка на стремнине реки, втягивала в себя новые тысячи и миллионы людей.
Трудности и тяготы для народа были превеликие. Алексей видел всё это, но когда сам намотаешься за день по стройкам и бесконечным смотрам рекрутских команд, перематеришься с нерадивыми подрядчиками и приказными крысами, то, кажется, и жалости ни к кому не ведаешь! Правда, после великих работ ног под собой не чуешь, засыпаешь вечером мгновенно, с чувством исполненного долга.
Великое чувство долга перед царём и Отечеством поддерживало в годы шведского нашествия тысячи молодых петровских офицеров, верящих в неминуемую викторию над шведом. Верил в неё, чем выше росли болверки и бастионы в Москве, и Алексей.
Однако размах военных приготовлений в самом сердце столицы московских обывателей не столько успокаивал, сколько пугал. На памяти народной было ещё Смутное время, когда так же вот крепили и Москву, и Новгород, и всё понапрасну: поляки вступили в Кремль, а шведы в новгородский детинец. Помнили и о боях, которые велись тогда прямо на улицах столицы. И ещё бы не помнить, ежели из-за них Земляной и Китай-город в один час выгорели!
И нынче, перебираясь через перекопанные улицы и с трудом объезжая болверки и бастионы, многие спрашивали себя: а не к новой ли великой смуте и сейчас дело идёт? И не потому ли крепят Москву, что царь Пётр не надеется остановить шведов на дальних рубежах?
— Да и нам ли победить шведского короля! — шептались тайно. — Каролус наголову разгромил уже всех своих неприятелей: и датчан, и поляков, и саксонцев. Остались мы одни, грешные. И куда нам супротив шведа! Как бежало царское войско перед Каролусом из-под Нарвы, так и сейчас побежит! Никакие болверки тогда не помогут — войдут шведы в Москву, а царя Петра увезут в полон, как увезли когда-то ляхи Ваську Шуйского [13] .
Такие толки шли не только среди обывателей, но и на самом верху, среди старых бояр. Там, наверху, и стали первыми поговаривать о царевиче как скором преемнике Петра. Толки эти росли и ширились кругами, так что дошли в виде неопределённых слухов даже до шведского лагеря и король Карл стал подумывать: а не посадить ли ему, взяв Москву, на царский трон наследника Алексея, как посадил он на польский престол послушного ему во всём Станислава Лещинского? Слухи о разномыслии между царевичем и государем широкими кругами катились не только по Москве, но и по всей России и долетели до мятежного булавинского Дона. А оттуда быстро вернулись в Москву. Вскоре в Преображенский приказ, к страшному князю-кесарю Фёдору Юрьевичу Ромодановскому лазутчики доставили подмётные письма булавинцев, разбросанные по всей Москве. Чушь в подмётной грамотке написана была несусветная, но страшная: царевич, мол, по Москве с нами,
13
...как увезли когда-то ляхи Ваську Шуйского. — Василий IV Шуйский (1552 — 1612) — русский царь в 1606 — 1610 гг. Борясь с польскими интервентами и Лжедмитрием II, заключил союз со Швецией, который привёл к шведской интервенции. Был низложен москвичами, умер в польском плену.
«Так, так! Поклёп, конечно, великий, но всё одно надобно переслать грамотку государю, да и царевича известить! — По-стариковски князь-кесарь даже жалел юношу, невольно, одним своим пребыванием в Москве давшим повод для разных нелепых толков. — Но никуда не денешься: царь-то далеко от столицы, а Москву наследник крепит — отсель и ползут слухи о скором преемнике! Так что придётся навестить царевича, благо живёт по соседству, тут же, в Преображенском!»
Ромодановский, покряхтывая, залез в шубу, уселся в старомодный рыдван и отправился к Алексею с нежданным и страшным визитом. Ехать всего ничего, через два дома, но Фёдор Юрьевич строго соблюдал старомосковскую учтивость, и для почёта рыдван влекла целая шестёрка лошадей, запряжённых цугом. В дом к царевичу князь-кесарь вступил важно, как привык вступать в дома опальных вельмож, для которых его приезд был страшный и грозный знак. Но, к удивлению Ромодановского, Алексей не испугался, а, напротив, закричал с юношеской горячностью:
— Недосуг мне, Фёдор Юрьевич, сей казацкий поклёп разбирать! Сам ведаешь, что я ныне батюшкин указ исполняю, Москву креплю!
— Ведать-то я ведаю, государь-наследник... — Ромодановский прищурился из-под тяжёлых век, — да токмо напугал ты, царевич, вместе с Васькой Корчминым всю Москву своими болверками. Я вечор из Спасских ворот едва выехал, — такой перед ними ров выкопали, — а мостки-то через ров на живой нитке держатся!
— Скажу Корчмину, поправим! — пообещал Алексей.
— А может, не спешить с ними, болверками!.. — Ромодановский проговорил сие как бы в некоторой задумчивости; за Фёдором Юрьевичем тоже был закреплён болверк у Боровицких ворот, но со стройкой он не спешил.
Нынешний намёк князя-кесаря был куда как прозрачен, но царевич упёрся:
— Я батюшкин указ исполняю, Фёдор Юрьевич! И весь план, как Москву крепить, не мной и Корчминым, а самим государем утверждён! Посему и тебя прошу — поспеши, ради Бога, со своим болверком!
В ответ князь-кесарь зыркнул страшно и тем же вечером не токмо переслал Петру подмётную грамотку, но и некие свои размышления присовокупил: не напрасно ли ране времени болверки вокруг Кремля и Китай-города строим и тем людишек пугаем!
Царский ответ был скорым и не без насмешки: «Известно нам здесь учинилось, — писал Пётр, — что у вас на Москве немалый страх произошёл оттого, что стали крепить московские города. И то нам зело дивно и смеху достойно, что мы час от часу от Москвы дале, а вы в страх приходите...
А что крепят у вас города, и то мочно разсудить, что лучше: осторожность или оплошность? Хотя и простая, но верная русская старая пословица: «Осторожного коня и зверь не вредит!» И Корчмина не останавливайте. А о том сего строителя просите, чтоб скорее свершил и чтобы к нашему приезду поспел...»
Однако к приезду царя в декабре 1707 года царевич в Корчмин укрепления вокруг Москвы завершить так и не успели. Пётр сам объехал стройки, осмотрел бастионы опытным взглядом фортификатора, дал несколько полезных советов Корчмину, но в гнев не пришёл и общим усердием Алексея и его инженеров остался доволен.
— Молодец, Алёшка, сумел сдвинуть толщу боярскую! Почитаю, к лету, когда начнётся кампания, ты с Корчминым все болверки и бастионы уже сполна завершишь! — Алексей весь так и просиял — редко он слышал от отца доброе слово, а ведь доброе слово может и горы свернуть!