Когда уходит земной полубог
Шрифт:
— А где же мой вахмистр? — сурово спросил Роман казачьего сотника. Тот только улыбнулся в усы и мотнул головой:
— Эвон, за бочкой на соломе храпака даёт.
— Кирилыч, где ты, старый чёрт? — окликнул Роман.
За пузатой бочкой послышалось шевеление и показалась голова Кирилыча, на которой вместо треуголки красовалась солома и сено. Роман поднял факел и выматерился: судя по всему, Кирилыч не в силах был встать — мог только сидеть! И всё же своего земляка он разглядел и пробормотал с горечью:
— Эх, Ромка, Ромка! Упустили мы принца! А я думал, поймаю его — и войне конец. Устал я воевать, Ромка!
— С
Роман обернулся и увидел подъехавшего Барятинского с адъютантом.
«Опять Кирилыч нарвался на гауптвахту!» — досадливо подумал Роман о своём верном вахмистре. И чтобы отвлечь князя, сказал с умыслом:
— Тут, господин генерал, казаки целый табун пригнали — можете выбрать запасных лошадок!
— А что за бочки? — начальственная плеть указала на фуру.
— С мальвазией! — вынужден был сознаться Роман.
— То-то спиртищем воняет! Прикажите вылить, полковник, — не то казаки и так уже лыка не вяжут. В Потсдаме король Фридрих-Вильгельм сразу бы прогнал их сквозь строй со шпицрутенами! — высокомерно кинул Барятинский и отправился к табуну — выбирать лошадок.
— Да, одному ты, видать, князюшка, и обучился в Пруссии — как солдатскую спину драть. На сие пруссаки, говорят, горазды! — сердито выругался Роман и тут же спохватился: где же Кирилыч? Он поднял факел и вдруг увидел, как крышка одной из бочек поднялась и оттуда вынырнула омытая винищем голова вахмистра.
— Кирилыч, да ты же утонуть мог! — расхохотался Роман.
— И добро бы в водке, а то в яблочном винище каком-то — «сидр» называется! — сердито пробурчал Кирилыч, выбираясь из бочки. — Кислища, да и только!
— Ничего, Кирилыч, сказывают, в Англии некий герцог Кларенс в кислом вине утонул и вино того сорта с тех пор именуют кларет! — поддержал общий хохот подъехавший Бартенев.
— А не отпробовать ли и нам винца из какой бочки? — предложил Роман земляку, полковнику-новгородцу. Тот уже было согласился, но подскакавший генеральский адъютант привёз срочный приказ немедля снимать лагерь и отступать к кораблям. Поиск закончился.
Десанты Апраксина и впрямь здорово пошумели вокруг Стокгольма, разорив все металлические и военные заводы в окрестностях шведской столицы. Британская эскадра адмирала Норриса запоздала и объявилась у берегов Швеции только в сентябре, когда русские уже давно отплыли в Кронштадт.
Перед погрузкой десанта на корабль Барятинский отдал приказ перерезать сухожилия у оставленных на берегу лошадей. Бедняги падали на прибрежный песок, ржали мучительно, со стоном. И Роман вдруг подумал, что он тоже устал от войны. Кирилыч, пристреливая коней, плакал.
ОСЕННЯЯ СВАДЬБА
Луиза Маменс в свои тридцать лет прошла, что называется, огонь, воду и медные трубы. Сколько она себя помнила, мужчины всегда присутствовали в её жизни, хотя у неё было твёрдое правило: жить с ними, но никогда не увлекаться, любить только саму себя.
Сперва вокруг богатой купеческой невесты толклись бравые офицеры из шведского гарнизона, стоящего в Риге, и Луиза особо отмечала среди них черноусого красавца ротмистра. Арвид к ней посватался как раз накануне того, как корпус Левенгаупта покинул Ригу весной 1708 года. Отец не возражал
И разве думала она, молоденькая жёнушка, отправляя своего муженька в поход, что не увидит его боле? Было ли у неё предчувствие несчастья? Луиза задумалась, глядя в дворцовое окно. И вдруг вспомнила, как она стояла рядом с Арвидом в огромном рижском соборе. Генерал Левенгаупт привёл на прощальную службу перед тем походом всех своих офицеров, и собор стал похож на гарнизонную казарму. Краснорожий генерал с бычьей шеей стоял впереди своего воинства, и Луиза вспомнила вдруг его солдатскую кличку «мясник».
Тревожно гудел орган, звуки его взлетали ввысь к готическим сводам собора, и впервые в её хорошенькой белокурой головке мелькнуло предчувствие: Арвид не вернётся к ней из этого похода, как не вернётся и большинство этих молоденьких, пышущих здоровьем и мужской силой офицеров. Всех их уложит этот «мясник» в кровавой баталии. И потому, как она помнит, даже Re удивилась, когда в Ригу прилетела страшная весть о разгроме корпуса Левенгаупта под Лесной, а в списке убитых стояла фамилия её мужа.
Впрочем, она не очень горевала о потере Аренда. Приплода от него не было, а положение хорошенькой молоденькой вдовушки её вполне устраивало. Женишки по-прежнему толпились вокруг неё, в расчёте на богатство старого Франца Маменса, и она могла выбирать.
Что ж, она и впрямь не знала удержу! Луиза подошла к широкому венецианскому зеркалу и кокетливо показала сама себе язычок. Ей есть что вспомнить: лифляндский барон и купец из Кёнигсберга, мичманок с шведского брига и старейшина Дома черноголовых, богатый негоциант из Гамбурга и заезжий италианский музыкант... Да что считать их без толку, ведь в центре всей этой мужской похоти стояла она, красавица Луиза Маменс, которая любила только саму себя.
А потом, после Полтавской баталии, под стены Риги заявились русские и началась страшная осада. Рижанам не столько даже досаждали русские батареи (русский командующий фельдмаршал Шереметев хотел заполучить город в полной сохранности и активных действий против Риги не вёл, решив взять её измором), сколько масса беглецов, набившихся в Ригу со всех концов Лифляндии. По приказу шведского коменданта графа Штремберга беженцев ставили на постой даже в дома самых почётных и уважаемых шведских бюргеров, и началась неслыханная теснота. А с ней явился и страшный мор — чума! Тысячи мёртвых рижан и лифляндцев сжигали чумных на кострах, хоронить было негде, все загородные кладбища были заняты русскими. Чума унесла и родителей Луизы — сначала мать, а следом отца. После смерти старого Маменса оказалось, что дела его страшно расстроены, поскольку склад с его товарами в предместье был сожжён московитами, а деньги, которые он давал в рост лифляндским баронам, почитай, пропали. Сбившееся в осаждённую Ригу лифляндское дворянство было вконец разорено войной. Более всего Маменсу задолжало семейство Левенвольда, но оно не могло заплатить ни талера. Имение их было разорено, старик Левенвольд умер, а два брата проживали как раз на чердаке дома Маменса и пробивались игрой в карты. Так судьба впервой свела Луизу с красавцем Рейнгольдом Левенвольдом.