Когда в задаче одни неизвестные
Шрифт:
— Спасибо. А как он одет?
— Серый костюм. Пожалуй, не старый.
— Какая рубаха на нем?
— Не приметил. Серенькая, что ли...
Айдаров уже представил себе высокого парня с усиками. Может, кто-то из давних знакомых? Но память пока ничего не подсказывала.
— Что еще можете сообщить о нем?
Дежурный помедлил.
— Больше вроде ничего.
— Припомните, как он говорит, с акцентом?
— Да, есть немного.
— Ну, а второй?
— Лет эдак восемнадцати,
— Спасибо... А как одет этот, второй?
— Вроде обыкновенные черные брюки, рубаха в клетку.
— А как они вели себя?
— Немного вроде выпившие. Но вежливо так: «Разрешите позвонить, человек кровью истекает».
— Ясно. Как они ушли от вас?
— Нормально ушли. Высокий сказал: «Спасибо, агай». И пошел. На перроне — вижу из окна — толпа уже собралась, молодежь, в основном. С танцев, наверно, из железнодорожного парка.
— Если мы представим вам этих двух, опознаете?
— Конечно. Без затруднения.
— Хорошо. А на перрон вы не выходили?
— Нет не ходил. Дежурный по вокзалу там был. Багажный кассир. Ваш товарищ был. Я — нет...
— Спасибо за беседу, — Айдаров поднялся, — теперь — к вашим соседям.
Вышел на улицу. Направился к багажной кассе.
Пожилая, но подвижная, с бледными голубыми глазами, кассир Плахова сказала:
— Была я на перроне, как же... — Чуть поморщившись, добавила: — С дурости выходила.
— Почему «с дурости?» — не понял Айдаров.
— Как же... Нам, трусихам, стоит ли смотреть на такое? Кажется, не первый год на свете живу, войну перенесла, похоронки... А все равно никак вот не успокоюсь. Сниться еще будет этот, которого ножом...
— И что вы увидели? Только, пожалуйста, поподробней.
— Что видела? — Тускло-голубые глаза женщины смотрели доверчиво и напряженно. — Я сначала не обратила внимания на толпу. Зашла к дежурному по станции, а от него два парня выходят.
— Что за юноши?
— Один повыше, другой поменьше.
— Какие они из себя?
— Не разглядела. Вышли — и вышли. Спросила дежурного, кто такие. Говорит: «Звонили, кого-то ножом ударили на перроне». Поняла: вот почему толпа собралась.
— И дальше?
— Ну, вышла, с дурости полезла в гущу людей. Тут ваш работник — в милицейском, с офицерскими погонами... Тот, высокий, что от дежурного выходил, с усиками, забыла сказать, он-то и слушал пульс у раненого... Раненый зажал другой рукой живот, на руке кровь... Ваш работник тому, который пульс слушал: «Ты что, врач?.. Не врач? Тогда иди отсюда, не мешай».
— Подождите, — поднял руку Айдаров. Сразу почему-то всплыл в памяти разговор с Шурагазиевым в больнице.
— Вы уверены, что пульс проверял
— Точно. Усы у него небольшие, просто я сначала забыла про них сказать.
— Так, хорошо... А куда он делся, тот высокий парень?
— Этого не знаю, — пожала плечами Плахова. — Ваш работник сказал ему: «Иди отсюда, если не врач, не мешай...» А тут «скорая» пришла, с носилками.
Айдаров помедлил. Что-то не совсем ясно. Неужели Шурагазиев прогнал потенциально важного свидетеля? С какой стати?
— Еще раз подумайте и скажите, — попросил Айдаров женщину. — Вы убеждены, что проверял пульс именно тот парень, который заходил к дежурному?
Плахова поджала губы.
— Поймите, это очень важно, — подчеркнул Айдаров.
— Да, убеждена, — твердо сказала женщина.
Старший лейтенант Павлычев
— Интересует меня прошедший вечер, а именно с десяти вечера до двух ночи. Сколько такси в это время делали у вас рейсы к вокзалу и от вокзала?
На полном миловидном лице диспетчера таксомоторного парка, Кати, появилась улыбка.
— Э, дорогой, — сказала она, — лучше сосчитать, кто здесь не был, у вокзала, — это проще.
— И все-таки мне нужны все, все до единого, кто тут был в интересующее нас время. Упустить одного — все дело под откос.
— Хорошо, сосчитаю, кто отмечался, выпишу всех. Только погоди.
Диспетчер, склонившись над большой книгой, не сдержала зевка. Извиняясь, посмотрела на Павлычева.
— Что поделаешь, Катя, — сказал он в ответ. — Время-то за полночь, хоть пой, хоть кукуй — спать все равно хочется.
Катя улыбнулась, занялась своими бумагами. Павлычев попросил разрешения закурить. Поглядывая на Катю, на ее книги и бумаги, подумал: «Да, задал я работу. Вокзал, пожалуй, самое людное место в городе, сюда и отсюда столькие едут — раз-два не посчитаешь».
И все же Павлычев удивился, когда диспетчер, наконец, назвала число таксистов, подъезжавших к вокзалу вечером и ночью.
— Тридцать семь? — невольно перепросил он.
— Тридцать семь.
Катя рассмеялась.
— Сами просили, — сказала она.
— Что поделаешь — служба, — ответил Павлычев, — и мне надо бы со всеми этими таксистами потолковать — тридцать семь! Понятно, один на один потолковать и чтобы другие до времени не знали, о чем тут речь пойдет, не знали, что мы уединяемся. Можно это устроить?
— Связаться с теми, кто на линии, — запросто, у всех рации, — с готовностью ответила Катя. — Но некоторые сменились ночью, вот беда.
— Ладно, давайте хоть тех, кто на линии. Пока с ними будем беседовать, уже утро будет.