Когда я закрываю глаза
Шрифт:
Ладно, разберусь позже.
Это терпит.
Я пошла в ванную – надо привести себя в порядок и снять пижаму. Хотя с последним можно не торопиться. Затем я тихонько спустилась, стараясь не разбудить Лу.
Мама с папой обожали плотно позавтракать, но только по воскресеньям им в этом ничего не мешало. Одним дождливым воскресным днем обильный завтрак превратился в ритуал. Это я помнила.
На выходных родители отсыпались, но всегда вставали не позже восьми часов и готовили роскошный завтрак. Булочки, круассаны, яичница, джем, домашний
Аромат топленого масла, маминого любимого чая и горячего кофе щекотал нос. Еще запах свежеиспеченного хлеба. Просто божественно. Жаль только, что проснуться пришлось так рано. Родители считали, что мы должны правильно расставлять приоритеты, если хотим позавтракать. К счастью, со стола они убирали только в пол-одиннадцатого, поэтому нам с Лу что-нибудь да перепадало.
С наслаждением принюхавшись, я прошла по коридору в столовую. В большое окно заглядывало яркое солнце, его лучи освещали мамины белые занавески, дубовый стол, нежно любимый папой. В воздухе танцевали былинки, словно крошечные хрупкие звездочки, падающие с неба. Папа читал газету, а мама как раз ставила на стол хлебницу. Заметив меня, она озадаченно приподняла брови:
– Нора? Доброе утро.
– Ты о чем? – не понял папа, оторвавшись от чтения. При виде меня он опустил газету и в изумлении приоткрыл рот.
– Лео, закрой рот, – прошептала мама.
Я хихикнула. Их реакция ни капли не преувеличена. За всю жизнь я ни разу не просыпалась к воскресному завтраку. Сегодня утром я раз десять ставила будильник на повтор, бубня: «Еще пять минуточек». Разумеется, пролежала я не ничтожные пять минут, а куда дольше.
– Ничего, если я к вам присоединюсь?
Мама по-прежнему в недоумении смотрела на меня, а папа уже отложил газету и указал на стул напротив.
– Конечно. Что будешь есть? Мама опять сотворила волшебство.
Это точно. Для начала я решила выпить чаю. С едой лучше повременить. Есть не хотелось, к тому же я не знала, что из всего приготовленного мамой придется мне по вкусу. Ограничимся чаем.
Мама неуверенно села за стол, папа безмятежно взял булочку и разрезал точно пополам. Он терпеть не мог неровные куски.
– Все хорошо? – окинув меня скептическим взглядом, мама глотнула чай из своей гигантской кружки.
Я вцепилась в горячую чашку, словно утопающий за соломинку.
– Что-то болит? Нужно к врачу? Я заведу машину. Это голова или… – взволнованно продолжила мама, встревожившись. Ничего удивительного. Будь у меня дочь, которая пережила аварию, я, наверное, сошла бы с ума. Поэтому я быстро перебила маму, пока она ничего себе не напридумывала.
Особенно, что-то плохое.
– Нет-нет. Это… Мне просто хотелось поговорить с вами.
Я нервничала все больше, а вот мама немного успокоилась. И все равно она посмотрела на папу, будто без слов пытаясь сказать ему: «Что-то не так». Сразу заметно, что в голове у нее гудит сирена, она настороже. Мне знаком этот взгляд. Как я уже говорила,
– Всегда с радостью. Давай.
– Да, ты можешь рассказать нам что угодно. Твоего отца больше заботит количество масла на булочке.
Тем временем папа положил сверху кусочек сыра. Она уверен, что блюдо вкуснее, если в нем все распределено равномерно. Мама готовила пиццу – папа всегда сам занимался своей половиной и подходил к этому делу очень серьезно. Каждый ингредиент он клал отдельно, на определенном расстоянии от других. У мамы всякий раз случался нервный срыв от этого зрелища.
Я вздохнула и сделала глоток, пытаясь привести мысли в порядок, выстроить слова в голове в правильной последовательности. Вкусный чай. Слегка пряный.
Поставив чашку, я уткнулась в нее взглядом. На поверхности чая отражались солнечные лучи. Мама с папой ждали, когда я что-нибудь скажу. Пора начинать.
– Вы говорили, что я изменилась. После аварии. Очень сильно? – произнесла я, подняв глаза на родителей.
Мама выглядела ошарашенной. Папа положил булочку на тарелку и облокотился о стол, сплетая пальцы в замок. Они с мамой переглянулись.
– Солнышко, о чем ты? – спросила мама.
– Прошу, не надо, – покачала головой я. – Вчера вечером вы говорили об этом внизу, а я подслушала. Ты переживала, сказала, что я стала другой. Мне нужно знать, что это значит.
Молчание.
– Какой я была до аварии?
Мама округлила глаза, а папа, прищурившись, строго уставился на меня.
– У тебя провалы в памяти? – догадался папа.
У мамы чутье на некоторые вещи, а у папы – умение быстро обобщать все.
– Поехали к врачу. Срочно, – с этими словами мама отодвинула стул, но папа накрыл ее ладонь своею и сжал.
– Не спеши, – сказал он. – Пусть Нора сперва расскажет, что к чему.
Руки у мамы тряслись. Однако она кивнула и замерла.
– Это не совсем провалы в памяти. Да, я помню не все, однако это не кажется чем-то неправильным… – Я скривилась. Ну почему не получается объяснить по-человечески!
– Кое-чего нет, – наконец, выдавила из себя я.
– Доктор Альварес говорит, что это не повод для беспокойства. В первые недели после аварии такое бывает, – заметил папа.
Его невозмутимость придала мне сил, поощрила продолжить.
– Дело не в этом. Я не врач, но понимаю, что не стоит бить в набат из-за нескольких утраченных воспоминаний, – ответила я.
– Однако?
– Как я изменилась?
– Что тебя тревожит, Нора? – прямо спросил папа.
Мы встретились взглядами. Ну, шансов у меня не было. Папу не переупрямить.
– Воспоминания, которые сохранились… с ними что-то не так, – призналась я.
– В каком смысле? – осторожно поинтересовалась мама.
– Они есть… я… Боже мой, все так сложно! – Я в отчаянии застонала, убирая за ухо несколько прядей, упавших на лицо. – Чувств нет.