Когда завтра настанет вновь

Сафонова Евгения

— Это… то озеро, где мы ночевали вчера? — осторожно спросила Роксэйн.

Мы стояли на песке между водой и буковым лесом, и свет фар расползался по чёрной глади миниатюрными лунными дорожками.

— Да. — Моя рука беспомощно упала на колено. Едва ворочавшийся язык, казалось, весил тонну, голос был почти неслышен. — Я хотела сбежать… все амулеты и кости я выбросила, так что нас не…

Окрестности вдруг расплылись в странной черноте. Спустя секунду вновь сделались чёткими.

— Лайза, что с тобой?

Я попыталась разомкнуть губы для ответа, но не смогла.

— Лайза!

Голос Питера

будто приглушили подушкой, рот обжёг солёный металл — и последним, что я увидела, была темнота.

— V —

— КОГДА-ТО ~

Буковый лес шелестит листьями на солнечном ветру. Воды озера мягко накатывают на песчаный пляж: они сверкают так, будто каждая мелкая волна несёт на гребне пригоршню золотых монет. Широкие ветви деревьев поодаль сплетают кружево светотени, укрывая этим кружевом двоих, лежащих внизу.

— Что вы уготовили мне завтра, Вэрани? — Коул щурит глаза, и его волосы мешаются с зеленью густой травы.

— Почему ты до сих пор зовёшь меня на «вы»? — улыбается девушка в ответ.

Они лежат рядом, глядя на буковые кроны, и пальцы их переплетены.

— Негоже звать на «ты» владычицу своего сердца.

Девушка издаёт короткий смешок, но видно, что она польщена.

— Остались зоопарк и ботанический сад. Сам выбирай, что тебе больше нравится.

— Зоопарк… это место, где вы держите животных в клетках?

— Ну да.

— Тогда сад, — лицо фейри мрачнеет, когда он привстаёт на локте. — Не пойму, зачем вы это делаете?

— Что? Зоопарки?

— Да.

— Ну… туда в основном дети ходят. Интересно же посмотреть на живых зверей, которых до того видел только на картинке. В природе на них никак не посмотришь, они же зачастую опасны. Или вообще в других странах живут. А ещё так редкие породы сохраняются…

— Жизнь в клетке не есть жизнь.

— В клетке их кормят и поят, а на воле давно могли бы убить. На воле они могли бы умереть от голода или холода, а мы даём им возможность прожить сытую безмятежную жизнь. Разве это плохо?

— В маленькой клетке.

— Вообще-то там большие вольеры.

— Это не бескрайние леса. Не зелёные луга. Они не могут выбирать, куда идти, где поселиться, с кем сразиться… кого полюбить. Всё решают за них. И это жизнь?

Девушка морщится:

— Давай не будем портить такой замечательный день твоими рассуждениями об очередных странностях нашего мира.

Коул, улыбаясь, касается кончиками пальцев её подбородка. Вглядывается в тёмную серость её глаз с густым синеватым оттенком, тянется к её губам, и на какое-то время под буками снова воцаряется тишина.

— Это, я так понимаю, знак согласия, — произносит девушка минутой позже.

— Вэрани…

Голос Коула тревожит девушку своей серьёзностью. Она поворачивает голову, недоумённо глядя на него: фейри смотрит на её лицо сверху вниз, и во взгляде его — нежная печаль.

— Через два дня я должен вернуться обратно, — говорит он тихо. — На Эмайн Аблах.

Девушка молча отворачивается:

— Я помню. Наш грешный Харлер для вас слишком приземлён. Не волнуйся, я и не думала, что ты вдруг решишь остаться.

— Нет. Но я предлагаю вам отправиться со мной.

Она рывком садится.

— Что?

— Пойдёмте со мной. —

Коул встаёт на колени. — Мой род уважаем и знатен, моя родня примет вас тепло. Здесь вы — одна из многих, там будете единственной в своём роде. Здесь вы мечтаете жить так, как мы, и образы наших дам становятся принцессами из ваших легенд — там вы станете той самой принцессой. — Он берёт её ладони в свои. — Наш мир огромен и полон чудес, прекрасных и страшных, и я покажу вам их все. Красоту, какой никогда не видели в ваших землях, и чудовищ, каких здесь никогда не появлялось, но вам нечего будет бояться: я стану вашим рыцарем, и ради вас уничтожу всех чудовищ, на которых упадёт ваш взор, если таковой будет ваша воля. Я облачу вас в платья из красок цветочных лепестков и кружева шелковой паутины, а плащи ваши будут сотканы из серебра лунного света и блеска птичьих перьев, ибо только они достойны оттенить вашу красоту. Вы не познаете ни болезней, ни старости, ни мелочных горестей, и Великая Госпожа заберёт вас так нескоро, что вам почудится, будто прошла вечность. И до последнего дня я клянусь жить и дышать вами одной.

Девушка долго смотрит на него.

— Ты не понимаешь, о чём говоришь, — наконец произносит она, негромко и горько. — Как после десятка дней и сотни поцелуев можно заикаться о вечности вместе?

— Лишь людские чувства переменчивы и непостоянны.

— Ха! — она резко вырывает ладонь из его пальцев. — Я знаю парочку женщин, которые поверили вашим «непеременчивым» чувствам. В итоге сейчас они здесь, воспитывают ваших детей, и где, как ты думаешь, их избранники? А ведь они тоже наверняка разбрасывались красивыми словами и клятвами. — Она срывает травинку, сжимая её в подрагивающей руке. — Я не могу просто так взять и бросить всё. Ради того, кого даже толком не знаю. Семью, учёбу, привычный мир, будущее, которое уже распланировала… ради чего? Неизвестности? А если я тебе наскучу?

— Вэрани…

— Если я тебе небезразлична, почему ты не хочешь остаться здесь, со мной?

Лицо Коула становится беспомощным.

— Вы не знаете, о чём просите. Жить здесь… всё равно что лишиться какого-то из чувств, всё равно что добровольно стать глухим. Мы привыкли к тому, что весь мир звучит, а здесь…

— А я привыкла к моему миру. Так что кому-то из нас в любом случае придётся чем-то жертвовать.

— Что я буду делать здесь? Тех камней, что я взял с собой, не хватит навсегда, а…

— О «навсегда» никто и не говорит.

— Зачем же расставаться со всем, с чем ты сроднился, ради того, с кем не хочется провести вечность?

— В том-то и дело, — девушка прикусывает травинку уголком рта. — Коул, ты ведь молод, я права? По вашим меркам. И не тебе судить о вечности. — Он не спорит, и взгляд её становится мрачным. — Поверь, я не та, кого ты ищешь. Люди априори не могут быть «теми». Даже если в наших жилах течёт примесь вашей крови, нам никогда не стать вам ровней. И если я пойду с тобой, рано или поздно ты поймёшь, что я не выдерживаю никакого сравнения с вашими красотками, а для меня это будет уже второй пыткой. Потому что первую я переживу, когда брошу всё, что знаю и люблю, и уйду с тобой. А потом, когда привыкну к тебе и к твоему миру, буду вынуждена вырвать всё это из сердца и возвращаться к своей серой обыденности.