Когда земли окутает мрак

Вуд Яна

Тот вскинул потемневшие глаза.

– Упыри!

Харпа насупилась недоверчиво.

– Ты уверен?

– Люди исчезли без шума и пыли, – запальчиво воскликнул Мар. – Словно ушли по своей воле. Упыри подавляют волю.

– А чем ты объяснишь кровь? – спросил Гэдор. – Нетерпением?

– Конечно! – брезгливо поморщился тот. – Ненасытные ублюдки. Небось, решили подкрепиться перед обратной дорогой.

– Не очень-то ласково ты отзываешься о своих соплеменниках, – усмехнулась Харпа.

Мар вспыхнул, словно зарница.

– Между мной и такими вот отбросами не больше общего, чем между

тобой и бешеной рысью! Взять хотя бы то, что людей я не ем! – Он пылко взмахнул тощими руками. – Среди упырей немало выродков. Есть те, что жаждут лишь одного – жрать и убивать. И они не убивают быстро. А мучают, истязают, наслаждаются воплями жертвы. В свое время я вдоволь на это насмотрелся.

– Изуверы, – прошептала Хейта.

– Следопыты даже зверя бьют быстро, чтобы не мучился, – проронил Гэдор. – Ибо чтут отнятую жизнь, иной раз благодарность возносят и зверю, и небесам. А питаться людьми, да еще пытать их перед этим… – Он горько покачал головой.

Неожиданно Мар навострил уши. Харпа вскинула бровь.

– Ты чего это?

– Тсс! – шикнул на нее тот. – Неужто не слышите? Плачет кто-то. – Он склонил голову набок. – Под полом.

Теперь уже и остальные настороженно прислушались. Издалека, и вправду будто бы из-под земли, доносились глухие, отрывистые звуки.

Друзья лихорадочно огляделись, тщась отыскать хоть какой-то намек на крышку погреба в полу. Но доски лежали ровно и непрерывно. Вдруг Харпа, стоявшая подле огромного резного сундука, подозрительно сощурилась.

– Ну а ты чего? – не преминул поддеть ее Мар.

– Сундук недавно двигали, – пояснила та.

Навалившись всем весом на тяжеленный с виду ящик, девушка оттолкнула его в сторону. С довольным видом отряхнула руки.

В полу темнела истертая продолговатая крышка с длинной железной ручкой, утопленной в вырубленном отверстии половицы. Харпа подняла ручку.

– Ну-ка, поглядим, что тут у нас? – И откинула крышку.

В воздух взметнулось серое облако пыли. Девушка отмахнулась рукой и невольно закашлялась. Под полом царила кромешная темнота. Не такая, когда мир кажется расплывчатым, серым, но сплошная, непроглядная, словно ты внезапно ослеп. Рыданий больше не было слышно.

– Ну, и кто туда полезет? – осклабился Мар.

В полумраке его широкая клыкастая улыбка казалась воистину зловещей.

– Думаю, я, – решительно заявила Хейта. – Кто бы там ни прятался, он и так до смерти перепуган. Его успокоить надо, а не доконать. Полагаю, для этой цели я гожусь лучше всего. К тому же, как Чара, я говорю на всех языках, в том числе по-дэронгски.

Спорить с ней никто не стал. Выткав из света волшебный фонарик, девушка склонилась над погребом и проговорила:

– Анэ ормэ! Имэ ам лэйр илонэ [13] .

Утвердив ноги на шатких ступеньках, она принялась осторожно спускаться. Фонарик, дежуривший у ее плеча, тотчас двинулся следом.

Погреб оказался не очень глубоким, но просторным и длинным. То тут, то там с деревянных балок свисала густая пыльная паутина. Тяжелый запах сырости назойливо лез в нос. Видимо, в паводки и дожди погреб время от времени подтапливало.

Хейта шла медленно, касаясь рукой прохладной,

щербатой стены, – чтобы не упасть. Наконец вместо скрипучих досок ноги ощутили мягкий земляной пол.

13

Не бойся! Мы пришли с миром.

Возле стены стояло несколько бочек, как видно, с вином, и бочонков пять поменьше, от которых сладко пахло медом. В корзинах темнели крепкие ягоды кроваво-красного шиповника, золотился шероховатый лук, рыжели пузатые тыквы.

Хейта отмечала это про себя как бы между делом, но взгляд ее был всецело прикован к темным углам, куда не доставал свет ее волшебного фонарика, к узким закуткам, где мог скрываться неведомый, объятый трепетом беглец.

Свернув в единственный закоулок, девушка неожиданно увидела его. Чистое личико сердечком. Вздернутый носик. Темные глазки-орешки. Высокие тонкие брови дугой. На щеках грязные полоски от слез. И волнистые ручьи огненно-рыжих волос. Беглец оказался беглянкой. Лет восьми или около того.

Вперив в Хейту полубезумный, отчаянный взор, она, как видно, изо всех сил держалась, чтобы снова не зарыдать.

– Анэ ормэ, – так мягко, как только могла, прошептала девушка и сделала шаг вперед.

Фонарик над ее плечом всколыхнулся, и Хейта увидела, как безотчетных страх на детском лице сменился выражением ледяного, кромешного ужаса. Девочка задрожала всем телом и еще сильнее вжалась худеньким тельцем в каменную стену подземелья.

Хейта немедля остановилась и, примирительно вскинув руки, проговорила:

– Им анэ ад лонэ [14] . – И, указав на себя, добавила: – Орэя [15] .

В детских глазах промелькнуло что-то вроде недоверия, потом – робкой тени удивления и даже любопытства. И если она и не успокоилась совсем, то дрожать стала меньше.

Вновь коснувшись себя, девушка улыбнулась мягко.

– Хейта.

Девочка долго молчала, сверля ее напряженным, испытующим взором. И наконец проронила:

– Тэя.

Хейта протянула руку.

14

Я не из леса.

15

Ворожея.

– Илоэ ам имэ, Тэя [16] .

Девочка помедлила, подалась вперед и вложила Хейте в ладонь тонкие ледяные пальчики. Только теперь Хейту осенило, что дрожала та еще и от холода. Ведь неведомо сколько она просидела тут в одной рубашке на сыром земляном полу!

Мысленно кляня себя за недогадливость, девушка сбросила с плеч дорожный мешок, нашарила теплое одеяло и плотно закутала беглянку с головы до ног, так что остался торчать только вздернутый веснушчатый носик.

16

Пойдем со мной, Тэя.