Кого не взяли на небо
Шрифт:
— То есть ты против чтобы такие, как мы появлялись здесь на Земле? — чёрные глаза Бадб слегка прищурились,— А знаешь, я подумаю над твоими словами. Возможно, я устыжусь и буду сидеть у себя в Ши тихонько и спокойно. Не стану проявляться в этом мире и перестану смущать смертных. В особенности одного толстого нигера с большим...
— С большим и добрым сердцем, — закончил за неё Йонас, — Не кипятись, старушка, ты неверно меня поняла.
— Так что же, эта груда чёрного сала на самом деле человек? — вклинился в разговор
— Так я уж говорил, ты ж спрашивал... Человек,— ответствовал гигант, — Мама — Ариша, отец — Мафусаил: всё, как у людей.
— А как же ты больше двух тысяч лет прожил?— не унимался Эйстейн.
— Да ничего особенного, — взгляд сына человеческого опять погрустнел, — Реализовал сокрытые сиддхи: так любой человек может. Потенциально. Сиддхи долгой жизни. Но это не бессмертие. В конце концов я тоже умру.
— Нихера себе, долгой жизни, — восхищённо протянул Эйстейн, — Я даже до тридцати не дожил, а тут на тебе — две тысячи лет топтать песочек.
— А кто это тебя так, в лоб? — Йонас указал на дыру в черепе Эйстейна.
— Да басист наш, — отмахнулся Евронимус, — Говёный басист, малолетка и позёр. Я его как-то раз ночью домой к себе пустил, пожалел — ночевать ему негде было — дверь, значится, в трусах открываю, а он мне нож в лоб — бум. Больше ничего не помню.
Эйстейн искоса глянул на Аглаю, ожидая всплеска праведного негодования, но девушка молчала; сидела на стуле, сжимая в ладонях кружку горячего напитка и смотрела в одну точку перед собой.
— Дорогой Йонас, — сказала Бадб, — Будь добр, передай мне реликвию, оставленную тебе на хранение Госпожой две тысячи лет тому назад. А ещё мне понадобится ключ от храма.
— Ах да, реликвию... Сейчас, сейчас... Куда же я её засунул, — эфиоп опустился на колени перед грубо сколоченным шкафчиком, распахнул дверцы и принялся ожесточённо греметь, копаясь в недрах мебели.
В сторону полетели кастрюли, сковородки, горшки.
— Ага, — торжествующе воскликнул гигант и поднялся с колен.
В руках он сжимал увесистый чугунный казан, закрытый крышкой.
— Хранил в целости, как обещал. Забирай, ведьма.
Он вытащил из чугунка бесформенный свёрток. Тот лёг на стол перед Бадб.
— Подойди ко мне, махири, — торжественно провозгласила ведьма, но тот продолжал сидеть на стуле, приоткрыв большой девичий рот и в оцепенении уставившись в пространство перед собой.
Оценив потерянное состояние адепта, Бадб слегка упростила ритуал:
— Теперь это твоё, Аглая Бездна. Разверни и посмотри, что внутри.
Девушка послушно подошла к столу и опять залипла, вперив взгляд в свёрток.
— Отринь сомнения, — голос Бадб более не напоминал скрипучее карканье старой вороны — то был голос дракона, на спине которого Бездна совершила чудесное путешествие.
Голос слегка взбодрил её — вывел из гипнотического транса. Протянув руки к свёртку
— Если имя ведьмы — Бадб, имя ворона — Грим, то как зовут тебя, дракон?
— Моё имя — Дроттенгогенфольцет. Имя отца, что отверг меня — Стурл, а обманутую мать звали Хурла. Прими то, что оставил для тебя Упуаут.
От прикосновения её пальцев плотная ткань осыпалась пылью.
Тусклое золото, ядовитый перламутр, острые шипы и зловещие отростки. Образы постепенно, словно нехотя, складывались в единую картину. Морская раковина, лежавшая на обеденном столе, казалась нематериальной— магическим сгустком, притягательным и опасным. Аглая осторожно дотронулась до края этого чуда. И в тот же миг из устья раковины выползли чёрные дымящиеся щупальца: они крепко обвили шею Бездны. Та зашаталась и рухнула на одно колено, от приступа удушья её рот широко раскрылся. Один из дымящихся отростков устремился в распахнутую глотку и пропал там. Сжимающие шею щупальца растворились в воздухе. Аглая тяжело вздохнула и поднялась на ноги. Её широко распахнутые глаза сверкали чёрным огнём.
— Хуясе,— молвил Эйстейн, — Жить становится всё интересней.
— Благословение Госпожи, — прижмурилась Бадб.
— Последний раз этой раковины касались руки Упуаут две тысячи лет тому назад, а этот, — она указала на Йонаса, — Трогал лишь через тряпочку. Бери ракушку и пойдём наверх, нам пора.
— Теперь настало время прощаться, — кельтская богиня приблизилась к чернокожему гиганту, — Ты, уголёк, посиди здесь, обожди, пока всё закончится. И не грусти, я скоро навещу тебя опять. Лет через пятьдесят.
— Я пойду с вами, — решительно заявил Йонас, отодвигая в сторону стул, — Я не испытываю ни страха, ни вины перед теми, кто явится из недр горы. И раз уж их покой будет нарушен, я бы хотел с позволения махири пару раз ударить в колокол.
— Ты хочешь помочь нам, добрый нигер, — улыбнулась Бадб, — Но хитришь, потому как недавно пудрил нам мозги сраным христианским пацифизмом.
— Я просто хочу хорошенько звездануть по этому огромному чугунному котлу, — упрямился Йонас, — Я соскучился по его голосу, он молчит восемь лет. И, раз уж пошла такая пьянка, переоденься в это, махири.
Могучая рука чёрного Иисуса протянула Бездне тканевый свёрток. Девушка незамедлительно развернула его и не смогла сдержать восторженного вздоха.
— Мне всегда нравилась такая одежда, — промолвила Аглая, — Словно бы чувствовала, что когда- нибудь смогу примерить её.
— Ветра кармы, — улыбнулся Йонас, но затем его лицо посерьёзнело, — Люди, что встречались с теми, кто спит в скале и остались живы, носили такую одежду. Это навроде доспехов для тебя. Они проснутся очень голодными. Очень голодными и агрессивными. А тебе нужно время, чтобы найти с ними общий язык. И во время знакомства нужно остаться живой. Подними руки.