Коготь Химеры
Шрифт:
– Ну…
– Вон то двухэтажное здание, типа местечкового райкома, – президентский дворец. Там, – он ткнул в трехэтажку, – почта, телеграф, телефон на первом этаже. Выше – журналисты, пресс-службы. Вон там, в девятиэтажке, супермаркет и квартиры местной элиты. Это… ха… местная ментовка. Где-то на площади должен быть памятник кому-то.
Точно! Был памятник, и не «кому-то», а Владимиру Ильичу Ленину. Всего в три человеческих роста, зато, как показалось Доку, из чистого золота.
– Не, не чисто золотой. – Дед, мерзавец, словно читал его мысли не хуже химеры, –
В полицейское управление Дед зашел, едва не выбив ногой дверь в приемную начальника. Толстый негритос-адъютант попытался было преградить ему путь, но отлетел метра на три от мощного толчка в грудь. Денисов ввалился в кабинет и гаркнул с порога:
– Ты еще жива, старая обезьяна?!
«Старая обезьяна» являла собой здоровенного, но изрядно сморщенного аборигена лет шестидесяти в мундире времен девятнадцатого века с золотыми эполетами, голубой лентой через плечо, увешанного с головы до ног орденами и медалями. Леонид Ильич Брежнев наверняка завистливо ворочался в своем гробу, глядя на это благолепие. Разве что медаль Героя Советского Союза на груди ветерана красовалась только одна, зато орденов Почетного Легиона Док насчитал целых три.
В ответ на приветствие начальник полиции испуганно вздрогнул, быстро водрузил на нос очки в тонкой золотой оправе, оскалил белоснежные зубы и радостно заорал в ответ на ломаном русском:
– Здерево, пяный син бигимота.
– Заметь, зубы свои, натуральные, – вскользь бросил Денисов, ногой отодвигая от стола кресло. – Качественно питается, собака.
Он развалился в кресле, ткнул пальцем в Дока, рекомендовал внушительно и безапелляционно:
– Мой друг – очень толстый человек и будет здесь иметь очень толстый бизнес.
Затем без дальнейших предисловий достал из кармана пачку долларов в банковской упаковке и швырнул ее на стол. Главный блюститель Республики без малейшего смущения сграбастал ее и сунул за обшлаг мундира.
– Наливай! – распорядился Дед на русском, и начальник полиции послушно полез в холодильник за бутылкой виски.
Из Главного полицейского управления они выбрались уже в глубоких сумерках. Начальник после двух по-братски раздавленных на троих бутылок виски остался лежать под столом, а Денисов, наоборот, выглядел необычно трезвым и оживленным. Он бодро втянул ноздрями душный вечерний воздух, который с наступлением вечера стал менее смрадным, и удовлетворенно кивнул.
– Через пару часов здесь начнется настоящая жизнь. Африка живет с полуночи до восьми утра. Самый цимес – между двумя и пятью часами. – Он махнул рукой, подзывая такси.
Желтый «Опель-Омега» эпохи позднего Ренессанса тотчас выкатился из темноты и гостеприимно распахнул двери. Дед плюхнулся на переднее сиденье и скомандовал: «Текерунгвале!» Таксист неодобрительно покосился на него, но беспрекословно вырулил в нужном направлении. В окне машины снова поплыли отвратные местные красоты, кое-как и кое-где тускло освещенные одинокими фонарями. Вскоре и эта скупая подсветка исчезла,
– А куда едем и что такое «Текерунгвале»?
– «Текерунгвале» – знаменитый местный притон. За всю эпохальную историю страны там побывало всего два белых человека – я и мой, ныне уже покойный, напарник. Майор Оноприенко. Отчаянный был хохол, Царствие ему Небесное. Тут выжил, а там, на родине, погиб нелепо. Вмазался на шоссе в столб. Сто восемьдесят шел и пьянющий вдрызг. Сколько раз ему говорил: не садись пьяным за руль. Один хрен… Очень уж любил погонять. Правда, уходил от лобового, а тот, что пер навстречу, нарушал. Да… А тут почудили мы с ним от души.
Такси в очередной раз круто вильнуло вправо, влево, и… О чудо! Прямо по курсу засиял неоновыми огнями оазис местной культуры. Своими архитектурными формами приземистое, длинное здание напоминало советскую свиноферму, украшенную яркой вывеской, светящимися щитами и разноцветными лампочками. Дед швырнул в таксиста скомканной десятидолларовой купюрой, вякнул категорически: «Жди» – и вывалил из машины. Док по привычке на всякий случай крутнул головой, разминая шейные позвонки, шлепнул машинально по штанине – рукоять вакидзаси на голени, конечно, не нащупал, – вздохнул огорченно и заторопился вслед за Денисовым.
Сказать, что их явление местному народу произвело фурор, значит ничего не сказать! Даже дым под потолком заведения, густо насыщенный запахом паленой бечевки, прекратил свое монотонное вращение и застыл серым облаком. Музыкальный аппарат выдал фразу из Бритни Спирс и захлебнулся на полуслове – бармен за стойкой в нечаянном экстазе нажал кнопку «стоп». Публика, вся без исключения, мгновенно впала в тот же транс на грани оргазма. Полсотни черных рож, черных тел всех оттенков – от темно-синего до светло-серого – напряглись, застыли, вытянулись в сладострастном ожидании невиданной доселе потехи. Официант выронил из рук стакан с мутным пойлом, и тот грохнул об пол, разбившись с характерным треском, – но и этот кощунственный в мертвой тишине звук не вывел завсегдатаев из оцепенения.
– Ну, уроды! – с порога рявкнул Дед на русском матерном. – Чо хайла разинули?! Х… вам в черные ж…
Он гордо прошагал к столику в углу зала, выдернул из-под худого сутулого аборигена стул, отчего тот чувствительно шлепнулся задницей на пол. Ткнул толстяка напротив кулаком в нос – этот шумно завалился на спину вместе со стулом. Дед с достоинством обосновался на завоеванной территории, брезгливо смахнул рукой со стола посуду и поманил официанта пальцем. Тот приблизился – уже опасливо, осторожно, словно нашкодившая собака, услужливо наклонился. Опасался не напрасно: Денисов, как понял Док, больше для острастки, лениво, но ловко смазал его по уху и зашипел, уже на местном диалекте: